Так как каждый мой шаг отзывался лютой болью, личную жизнь пришлось ограничить пределами моей квартиры. Жан явился в первый же день выписки — с фруктами, шампанским, еще какой-то едой и букетом цветов. Жан в цветах не так хорошо разбирался, как Федор, и принес мне простенькие герберы, но в тот момент я поняла, что не важно, какие цветы, главное — от кого.
— У тебя дверь покрасили, — с порога заявил он и начал осматриваться: он у меня был в первый раз.
— М-да? Не заметила, когда вернулась. Не испачкался?
— Нет.
Я хотела проверить свою одежду, ведь могла даже не заметить, что краска свежая, но потом вспомнила, в каких условиях побывали мои тряпки, вспомнила, как надевала изорванные синие джинсы и грязную футболку в больнице, потому что забыла попросить родителей, у которых были ключи от моей квартиры, привезти мне что-то нормальное, и махнула рукой: вещи все равно на выброс.
— Проходи на кухню. Сейчас сделаю чай.
— Нет, сиди, я сам все сделаю. Видишь, я с пакетом! — Он и вправду держал в руках огромный мешок с лейблом крупного супермаркета. — С едой пришел к тебе. Буду готовить.
— Ладно, я пока поставлю цветы в вазу.
— Нет! Сам поставлю. А, хм… — он огляделся. — Где у тебя вазы?
— Явно не в прихожей, — хихикнула я. — В спальне посмотри на полке.
Я похромала в кухню и села на стул, и в последующий час Жан выполнял роль приходящей горничной-слэш-кухарки, даже стол протер и посуду помыл.
Наконец мы приступили к трапезе. «Буду готовить» — звучало очень громко, а на самом деле представляло собой разогрев в микроволновке готовой еды из супермаркета и жарку замороженных котлет, которые по дороге ко мне в квартиру успели достаточно разморозиться.
— Я видел тебя во сне. Всю ночь напролет.
— Надеюсь, я вела себя прилично, — запив водой откушенный кусок котлеты, заявила я.
— Ну… более или менее, — подмигивая, ответил Жан. — А ты как спала?
— В больнице лучше, — призналась я. — Дома, боюсь, опять вернутся кошмары.
— Какие кошмары? — Я рассказала в подробностях, так как других тем для разговора у нас отчего-то пока не наблюдалось. — Блин, — внезапно разозлился парень, — почему ты мне раньше не говорила?!
— А зачем? Почему ты сердишься?
Жан понизил тон:
— Нет-нет, я просто за тебя переживаю…
— Я тоже переживаю. Так переживаю, что у меня уже панические атаки и проблемы с памятью. — Я рассказала и о других инцидентах. — Видимо, это от недосыпа.
Жан приложил ладонь к лицу. Помолчал, затем спросил:
— А что врачи говорят?
— Ой, говорят, что из-за стресса. Как узнали, что у меня сессия, так и махнули на меня рукой. Сказали, нужно меньше волноваться, больше спать и питаться правильно. Обычный стереотип про студентов, — махнула я рукой, то ли передразнивая врачей, которые, по моим словам, так и поступили, то ли просто передавая возмущение — сама толком не знаю. — Только вот это не первая сессия в моей жизни, и раньше я направление поездов не путала и с покойниками ночами не встречалась.
— Лучше бы ты раньше сказала… — пробурчал он скорее себе, чем мне.
Но это меня только больше заинтриговало:
— Но почему?
— Я бы помог тебе, возможно. — Он по-ребячески улыбнулся, словно готовился травить какую-нибудь байку у костра: — Подсказал бы, к примеру, что нужно домового покормить!
— Домового? Ты думаешь, у меня живет домовой?
— Он у всех живет. Даже у тех, кто в него не верит.
— А зачем он пугает меня?
— Говорят, что если домовой наваливается на хозяйку, то это к переменам, чаще всего — к замужеству.
— М-да? — тут уже и я повеселела. — Но что-то предложений руки и сердца мне не поступало ни разу.
— Ну, кто знает, кто знает… — с намеком ответил Жан.
— Ладно, посмеялись, и хватит. Ты будешь плов доедать? Мне понравился, хочу еще.
— Господи, — засмеялся он, — представляю, как кормят в больницах. Бедная. «Же не манж па си жур».
— Я не ела шесть дней, — подтвердила я, кивая.
Жан вымыл посуду (то ли любил это делать, то ли меня жалел), затем водрузил на стол бутылку шампанского и фрукты.
— Здесь открывать или, может, перенесем это все в спальню?
— А почему тут нельзя? — насторожилась я.
Он ответил со всей серьезностью:
— Согласно фэншуй, шампанское и фрукты нужно поглощать только в месте, где люди спят.
— А иначе что?
— Иначе денег не будет, — не моргнув глазом, выдал этот хитрец.
— Врешь как дышишь, — пробормотала я, но все же послушно захватила бутылку и вазу с фруктами в спальню.
Там определила их на журнальный столик и достала из буфета два бокала. На глаза попались две чайные фарфоровые пары, и я, подумав об Изольде, неожиданно заревела.
— Что такое? — испугался Жан. — Я что-то сказал не то?
— Нет, просто… Это подарок Изольды, — показала я на чашки и продолжила реветь.
Жан кинулся открывать бутылку, но получалось у него неловко, и ему пришлось бегать на кухню за полотенцем. Не знаю, отчего он сразу не взял его, но я была слишком занята своей тоской и льющимися в связи с нею слезами и не могла ему подсказать. Наконец он подсунул к самому моему рту наполненный искрящимся напитком бокал.
— Пей!