Пожалейте читателя. Как писать хорошо

Курт учил нас, что смерть – это самая главная шутка в мире. Так сказать, финальная насмешка, последний взрыв хохота. И я написал рассказ, пародию на «Историю любви»[571] (тогда она была в большой моде). Там герой по имени Сидни, гарвардский первокурсник, влюбляется в очень стройную и гибкую старшекурсницу Лесли, которая учится в Рэдклифф-колледже и в конце концов случайно принимает смертельную дозу ртути. Самая ударная реплика в моем рассказе возникает в момент посткоитальных раздумий героев. Там звучит такой диалог:

«– Я совсем не общаюсь с родителями, – сказал Сидни.

– И кто в этом виноват? – спросила Лесли.

– На самом-то деле никто, – ответил он. – Они оба давно умерли».

Зигельман добавляет: «Курт чуть не лопнул со смеху. Никогда не видел, чтобы кто-нибудь так хохотал»[572].

Преподавая в айовской мастерской, Воннегут иногда пробовал на нас свои шутки. Однажды он заявил, что библейская история о распятии вовсе не учит состраданию: на самом деле она показывает, что вполне нормально при случае кого-нибудь убить, главное – убедиться, что у него нет хороших связей[573]. Он хохотал, пока не начал хрипеть и задыхаться. Мы тоже покатывались со смеху.

Он добавил, что в более нравоучительном варианте этой истории распяли бы совершеннейшее ничтожество, никому не известного человека. И за несколько мгновений до его смерти Господь бы его усыновил. Эта история показала бы, что Сыном Божьим может быть всякий. Мы откликнулись на шутку с большим энтузиазмом, показав ему, что считаем превосходными и ее, и ее идею.

Можете сами полюбоваться на них в пятой главе «Бойни».

Но Курт никогда не пытался шутить над нами. Если его что-то в нас раздражало или сердило, он говорил об этом прямо, без обиняков.

~

Мы – животные, осознающие себя живыми и при этом понимающие, что нас неминуемо ждет конец. Этот факт создает весьма плодородную почву для черного юмора. Какая беспомощность, какой трагизм! Неудивительно, что Курт считал смерть главной шуткой в мире.

Он отпускает остроты на ее счет даже в самых неожиданных местах своих книг. Так, в «Колыбели для кошки» есть сцена, где художник трудится над огромной мозаикой – изображением прекрасной женщины. Повествователь хочет его сфотографировать, но обнаруживает, что не захватил с собой аппарат. Мастер говорит:

– Так пойдите за ним, черт подери. Разве вы из тех людей, которые доверяют своей памяти?

– Ну, это лицо на вашей мозаике я так скоро не забуду.

– Забудете, когда помрете, и я тоже забуду. Когда умру, я всё забуду, чего и вам желаю[574].

В 2004 г., выступая на выпускной церемонии в одной из американских школ, Воннегут заметил:

Меня почему-то сделали почетным председателем Американской гуманистической ассоциации. ‹…› Мы, гуманисты, стараемся вести себя как можно более достойно, не ожидая никаких наград или наказаний в загробной жизни. Мы стараемся как можно лучше служить той единственной абстракции, с которой мы хоть насколько-то знакомы по-настоящему: сообществу людей, которые нас окружают.

‹…› Если я когда-нибудь, боже сохрани, все-таки умру, некоторые из вас, надеюсь, скажут: «Курт теперь на небесах». Это моя любимая шутка[575].

В романе «Времетрясение», написанном в тот период, когда он ближе всего в своей жизни подобрался к небесам, в которые не верил, Воннегут несколько раз использует это выражение: