Пожар Латинского проспекта

А грех Томека был такой: через непрофугованные вовремя щели с талой и дождевой водой на ступени пролились потёки клея — зимняя кладка дала себя знать. Белыми разводами они уже так плотно въелись за это время в мрамор, что очистить их

не представлялось теперь возможным.

Эх, Томек, Томек! Какой же ты, брат мой славянский, раздолбай!

А и цена-то всей мраморной лестницы была — четырнадцать тысяч евро: всего-то!

У Томека забрали документы — права и что-то ещё, что уж у бедолаги было в тот момент, — и Миша куда-то с ними уметелил.

Со всем своим семейством уехал скоро и хозяин, оставив Томека с Альвидасом скоблить и вылизывать крыльцо. Но сколько те ни лили из шланга на ступени воду, сколько ни елозили мягким пушистым диском, в полчаса оперативно Альвидасом купленным, шлифовальной машинки по проклятущим белым потёкам, клеевые разводы пропадать не собирались. Засели они теперь в мрамор крепче тевтонских рыцарей в замке Мальборг.

— Когда мокро, так даже и ничего, — обречённо вздыхая, говорил Томек курившим тут же Костику с Витей-без-Лёши, простодушно удовлетворяя их злорадное любопытство мелкими подробностями: «Когда пистолетом у спину уткнул, я, курва, чуть не …!»

Парни были счастливы. Потёки никак не изводились.

Часа через три бесполезных Томека потуг (уже без чуткого руководства «свалившего» по тихой волне Альвидаса) прибыл Миша, отдав, наконец, мытарю документы:

— Ну, теперь ты никуда и не выедешь — даже не пытайся!

Вот это беспредельщики! Международного — шугайся! — масштаба. Этим мнение священного синодриона не нужно — им Каифа не указ!

Сегодня хозяин два часа ждал: «Я что — свой выходной терять буду?!» Меня («Как мы уже устали») они ждали уже третий год.

Тут уж Мише одним пистолетом не обойтись! Не одной, во всяком случае, обоймой.

Вот и покачай ты, Гаврила грешный, права здесь! Упади на четвереньки, уткнись в свой камень, ползи скорее к окончанию и не отсвечивай! И тем будь счастлив: пока ты не закончил, ты людям — серьёзным! — нужен.

Томека в тот день отпустили, долг повесили на Альвидаса. Расплатился тот достаточно скоро: не живыми же деньгами — взаиморасчётом за дизайнерские услуги свои, бесценные. «Альвидас нам ничего не должен», — как-то к слову обмолвился

Гриша уже зимой. Томек же, когда мы поздравлялись по теле- фону с Новым годом и Днём защитника Отечества (он этот праздник почитал особо), на моё: «Заезжай, если

что!» — отнекивался яро:

— Я эту улицу, курва, Ушакова объезжаю тэперь за километру!

Счастливый! А я день за днём — ещё год с лишним! — носил туда свои ноги. Хоть и не шли те, проклятущие…

* * *

Блеклое зимнее солнце скучно тянуло день до вечера, равнодушно взирая через большие, запылённые окна верхнего этажа на снующие туда-сюда фигуры.

— Вот, я сразу слышу, что Серёга идёт! — проводил агитационную летучку на рабочем месте Слава. — Вот так! — Он изображал стариковское шарканье ног. — А я хожу вот так! — Слава — на ходу! — перевоплощался в спортивного ходока — землемера.

Эх, Слава, в ногах правды нет! И от работы не убежишь, и от судьбы не уйдёшь…

Правда была в том, что парням, волею судьбы у которых работал теперь, я был здесь абсолютно не нужен. Третий день кряду слонялся из угла в угол, принимаясь за какую-нибудь бестолковую работу, на половине её бросая, чтобы ухватиться за другую — такую же. В воскресенье с утра надыбал вынос мусора на рампу, что находилась на первом этаже, и это продуктивное занятие можно было бы растянуть на целый день. Если бы не Слава, подключивший по такому случаю мне в помощь всю ораву. А ушлые, не мудрствуя лукаво, подключили в дело лифт («Потом убрать только надо будет!»), и работа была сделана в два счёта. Пришлось искать другую: «Слава, чё делать-то?»

Делать мне здесь было нечего!

Деревянный каркас лодки, что должен был служить столиком в кафе, захватил набирать Саня — земляк Джона, знакомый мне ещё со стройки в Мамоново. Пылесос, что, по замыслу Славы, должен был гудеть безостановочно, с профилактическим лишь

пятнадцатиминутным «перекуром» — в два часа раз, не выпускал из рук Костя-«светофор» (наколка у него на шее была трёхцветная), хорошо зарекомендовавший себя на объекте на улице Емельянова. Нашлось, правда, мне место — с бока припёка — при наклейке последнего баннера на стену.

— Стену грунтовали? — в последний момент строго дознавался Слава.

— Грунтовали, грунтовали, — не моргнул ясными глазами Партизан.

Дотошный Слава всё же решил проверить, проведя по стене пальцем. А когда отнял, продемонстрировал, зануда, шпаклёвочную на том пыль.

— А-а!.. Здесь-то? Не грунтовали! — мотая отрицательно головой, всё так же прямо глядел в глаза Партизан.

Да, у этого, и вправду, правды не выпытать — хоть ты к стенке его той поставь!