Пожар Латинского проспекта

— Как ни приеду, они всё только хавают! — ещё по-доброму журил их появляющийся на своей стройке Вадим. Пока стройка эта плавно не перешла в долгострой — вот тогда он уже в выражениях не стеснялся!

Однажды Вадим со своей хозяйкой — милой и спокойной женщиной — по наводке Славы, подъехали на Ушакова: поглазеть. Перегородив своей «аудюхой» выезд из ворот, за которыми — я видел — уже заводила свой «поршик» Наталья Алексеевна. Поэтому, вышедши быстро за ограду, я был сдержан в ответах на вопросы Вадима: «Где это они столько денег наворовали?»

— А ты не сказал, что это мы всю отделку внутри сделали? — взъярился моей бестолковости Слава, которого к тому времени на Ушакова уже и в лицо забыли. — Ну, ты лош-шара!

Они с Джоном ещё надеялись, видимо, заполучить и всю внутреннюю отделку дома Вадима.

Не «срослось»…

Ветер осени первыми порывами развеял те друзей надежды, рассеяв и половину дружной их бригады (вторая в срочном порядке была переброшена на «Кловер»). В сентябре, когда мы спасали заказ уже на улице Емельянова (тот самый, по пути на смотрины которого и поругались тогда мы со Славой — «по взрослому!»), в день его сдачи имел «шеф — нарасхват» пренеприятный, видимо, разговор телефонный с Вадимом:

— Я здесь, на Емельянова, объект мы здесь заканчиваем… Вадим… Вадим!.. Ну, мы же тебе не завтра ещё заканчиваем.

— Чего там? Мозги тебе взрывает, хлыст? — поинтересовался я, когда Слава упрятал телефон в нагрудный карман комбинезона.

— Да нет, — по-настоящему грустно вздохнул Слава. — Если бы все заказчики были такими, как Вадим… С ним-то, как раз, договориться можно.

И он со вздохом обернулся на оклик здешней фурии: «Вячесла-ав! А что это вот здесь?..»

На Емельянова мы в тот день заказ сдали!

Через пару дней я приехал, за компанию со Славой, на дом Вадима. Был серый, холодный, промозглый день с непрекращающимся дождиком, временами переходящим в косой ливень. Из коробки дома, где в пустых дверных и оконных проёмах гулял ветер, и лишь устланная чёрным рубероидом крыша охраняла хотя бы от дождя, выбрели «чёрный строитель» с Адилем: ёжащиеся, небритые и неприкаянные. Брошенные генералами остатки разбежавшейся армии. Пленные. Живая доверенность Вадиму, что объект не оставлен, работа ведётся.

— А, на фиг! — грустно улыбнулся мне храбрившийся Адиль. — Скоро пошлём здесь всех, да и уйдём, к черту!

— Давно пора, брат! — крепко пожал ему руку я.

Ужели они рассчитывали здесь что-то ещё получить?

Чего они здесь могли уже наработать?

Мне было искренне жаль бедолаг. Но я не желал разделять их участь — здесь уже было всё потеряно. А второй раз наступать на ушаковские грабли — мёрзнуть, мокнуть (за что — за идею: «Через четыре года здесь будет город-сад!»?) у меня просто не было уже сил.

— Надо же с тобой ещё за этот дом рассчитаться, — спохватился Слава на обратном пути. — Сколько мы тебе должны?

Я оценил свои труды в символическую тысячу рублей — чего было с них, сирых, взять!

…Но в тот, самый первый, июньский день — в солнечное то воскресенье, когда как заведённый гнал я всё выше и выше массивный дымоход — всем на диво, — то отдыхал по-настоящему.

От Ушакова — душой. В которой также непоколебимо поднималась волна радости: я всё ещё могу свернуть горы, я не зачах там, я — сильный!

А в конце дня подошёл Джон:

— Вот видишь, как хорошо с нами работать: никто над душой не стоит, никто не напрягает, никто лесом не припугивает!

Приберегал, верно, весомый этот аргумент.

Хоть сам парням за то приплачивай!

А где-то в тот дышащий сочной зеленью лета день была Люба?..

* * *

Во вторник, по короткому дню («Танцы же, танцы!») я «свернулся», заработав 300 рублей — за 5 часов.

Хоть что-то — всё не дома сидеть!

А здесь — у парней на шее…

Да я хоть бы и по ночам рад был работать — самый ведь сейчас для меня вариант!

Но не было здесь моей работы.

* * *

— Ну что — встаём?..

Я не помню когда — сколько уж лет назад! — спешил я так на свидания. С этой студией, с этой атмосферой, с этой музыкой, с ней… Я ждал её пришествия, а она всё не шла. В зале сегодня были все- все- все, плюс «бандо’с» Алевтины — очень прилично, впрочем, одетый и достаточно сдержанно себя ведущий. Со спокойным, мужским взором, беспристрастным и чуть даже равнодушным. Алевтина, наверняка, притащила его сюда: уступил, наконец, супруге. Сидел на лавочке и глядел больше на теребимые перчатки, чем в зал.

— Вот этот, вот этот, — исподволь кивнула она по моему приходу.

Чего хотела? Семечки оптом не закупаем!

— Та-ак! Плечи работают!

Артём гнул свою грудь в разминке натурально — колесом. Мне так никогда не суметь, не научиться!

Хотя… «Назвался груздем»!

Да смогу! Ради неё — должен смочь. Смог же там, на Ушакова, даже без Любви — всего лишь в её предчувствии, горы — камня — свернуть. И уйти красиво. Да что там: хотя бы уж просто — уйти!

А по сравнению с Ушакова, всё прочее — семечки!

Алевтина!..

Любовь появилась не одна. С молодым нахалюгой, крепко сложённым, с модной стрижкой и снисходительно-насмешливым взглядом: просто с ходу хотелось влепить ему «подлещика» — легонько, для профилактики.