Пожар Саниры

– Ведь ты понимаешь, что твоего сына умертвили не лесные, – произнёс Санира в пустоту. – Поход горожан на их деревню ничего не решит и ни за кого не отомстит. Это будет лишь горе для дикарей, которых мы умертвим и дома которых мы сравняем с землёй, и, возможно, новое горе для нас, если кто-то не вернётся из Леса живым.

– Ты слышал Наистарейшую, – равнодушно, пугающе ровным голосом ответило пространство. – Радигу умертвили лесные.

– Но зачем? – едва сдерживаясь, чтобы не закричать, говорил Санира. – Зачем им умерщвлять Радигу? Зачем им вообще умерщвлять горожанина? Зачем им умерщвлять человека именно таким способом? С таким ритуалом? Ведь они верят лишь в своих идолов!

– Ты слышал Наистарейшую.

Варами, невероятно высокая, немыслимо белокожая, безумно красивая, с развевающимися на ветру распущенными волосами цвета пшеницы стояла бестелесным символом здесь же, во дворе дома Зунати. Ей предстояло умереть, потому что всегда из того, что может произойти, происходит наихудшее. Если Город пойдёт войной на лесных, её умертвят, Санира не сомневался в этом. Она так далеко, там, в Лесу, однако судьба её решается здесь, сейчас, в этом разговоре с пустотой, принявшей форму сидящей на земле фигуры без лица.

– Ты же не веришь в вину лесных! – лихорадочно говорил юноша. – Зачем же тебе требовать мести? Зачем собирать горожан?

– А мой дом ничего и не требует, – тем же ровным тоном ответила Зунати, затем по-старчески, будто древняя старуха, поднялась и ушла.

Санира ещё несколько мгновений стоял неподвижно. Для него, собственно, ничего не изменилось – он ведь и так разговаривал с пустотой. Только теперь эта пустота не прикидывалась даже глиняной фигурой.

Юноша пошёл прочь. Он шагал по изрезанной полозьями саней улице. Ни одной мысли, как можно предотвратить столь бессмысленный и жестокий поход, у него не было. Мстит за смерть своего человека всегда дом умершего, а добровольцы – друзья, соседи, просто озлобленные горожане – лишь помогают. Отменить побоище можно лишь договорившись с главой пострадавшего дома. А что если она не хочет мстить, а поход всё равно собирают? Кого в таком случае просить? К кому обращаться?

2

Дом Наистарейшей

Санира увидел Субеди сразу. Она кормила свиней, грязной рукой отгоняя особенно нахальное рыло от щелей в белеющем новыми срубами загоне. Одета она была в самую обычную одежду, латаную-перелатаную, давно не стиранную. С осеннего сбора урожая, когда Субеди срезала пшеницу совсем рядом с Санирой, юноша и не видел её такой. Жрицы – самые обычные женщины, однако те, кто не живёт рядом с цитаделью, редко видят их за повседневными заботами.

Перепуганный Санира стал высматривать Нимату, надеясь, что тот поговорит со своей тёткой вместо него, но друга нигде не было.

Заслышав шаги, Наистарейшая повернулась, и юноша в панике заметался. Какая-то часть его требовала немедленно бежать отсюда, другая – остаться, потому что старшая жрица была его последней надеждой. Он, так и не сумевший выдавить из себя ни слова, когда Субеди была готова ему внимать, теперь должен был сам заговорить с ней. И не просто заговорить, а убедить выслушать! Он, не прошедший обряд слепок будущего мужчины… Оболочка, лишённая собственной богини!

Взгляд Саниры случайно скользнул по Наистарейшей, и юноша оторопело замер. Перед ним была ещё одна глиняная фигура. Та же паутина трещин, та же красная сетка в глазах, тот же распухший нос, та же неподвижность, тот же пустой взгляд. Это разрушило его разговор с Зунати. И именно это облегчило первые слова перед Субеди.

– Я Санира дома Ленари, Наи…

Воздуха не хватило. Язык онемел. Поджилки затряслись. Юноша сглотнул и заставил себя завершить приветствие:

– …Наистарейшая. Милостью сестёр-богинь!

– И тебе да благоволят они в своей безмерной благосклонности, – ответила женщина древней фразой.

Мелкими шажками подбираясь к загону, юноша почувствовал, что слова застревают в горле. Перед ним была женщина, ежедневно лицом к лицу общающаяся с сёстрами-богинями. Он чувствовал свою ничтожность. Он ощущал, что на него смотрит самое могущественное на обозримых землях величие.

– Нимата отправился в Лес помочь с рубкой деревьев, – произнесла Субеди. – Приходи вечером.

По ушам хлестнул всё тот же равнодушный тон, та же ровность голоса, то же дыхание пустоты. Здесь не было Наистарейшей. Лишь лишённое жизни пространство.

А с ней-то что случилось!

– Поход на лесных… – промямлил Санира и остановился. Ему опять не хватило сил завершить начатую фразу.

– Ты ведь не прошёл обряд, дитя. Тебя не возьмут.

– Наоборот…

Слово вылетело, и теперь Наистарейшая ожидала продолжения. Её здесь не было, она не слушала, она не хотела слушать, её мысли были в какой-то немыслимой дали, и в то же время её глиняная фигура смотрела прямо на юношу.

Нижняя челюсть юноши задрожала. Какой-то звук рождался на губах, но пока ещё ничего не было слышно. Если бы на старшей жрице был церемониальный наряд, а не одежда для ухода за свиньями, Санира бы сбежал в то же мгновение. Или умер на месте.

– Я, конечно, не пытаюсь… Что я прошёл обряд… Что меня возьмут…