Пожарная застава квартала Одэнматё

Мой дед выбрался из-за кулис на сцену, упал пред ним на колени, вцепился в его одежду, остановил, причитал, умолял и заклинал. Отец Сэйбэя, крепкий старик — Сэйбэй стал бы таким в шестьдесят, сражался со своими руками за занесенный меч, вздувшиеся вены на железных руках едва не победили… Внезапно он опустил меч, отодрал руки деда от своей одежды, развернулся на месте и, не оборачиваясь, покинул сцену.

Говорят, он в беспамятстве вернулся в опустевшую усадьбу.

Я вижу сквозь слезы, как утром он очнется, ничего не запомнив, счастливый, и радостный, и обновленный, чувствуя облегчение, выйдет в свой сад. А потом за ним придет замковая стража с копьями и заставит совершить приличествующее этой скандальной истории самоубийство...

Вот с тех пор воинов перестали пускать в Кабуки с мечами.

Умирая, отец ломал мне руки, просил и требовал продолжить наше дело. Я никак не мог ослушаться. Семейная верность воле родителей. Ведь что еще у меня есть, кроме воли предков?

Через год, когда эта темная и кровавая история померкла под грузом свежих новостей, нашему театру разрешили вновь давать спектакли.

За это время я похоронил деда, женился на девушке из династии Мурамацу — исполнителей ролей героев. Оки — мягкая и добрая, как раз способная бестрепетно переносить безумства актера в амплуа раскрашенной красавицы или черное молчание немилого мужа.

За прошедшее время мы подготовили новый спектакль. Народ толпами кинется смотреть представление труппы, на сцене которой пролилась настоящая кровь. Места уже распроданы на полгода вперед. Спектакль тщательно проверен цензурой, но все равно с тайным неповиновением в сердцевине — с задником из лазурных волн, как на кимоно старика Сэйбэя. Там впервые появится мой герб, на театральных листах и сценических одеяниях — аисты, что чернее туши.

Безмерная верность родителям… Верность безмерная, как благодарность святых.

Надеюсь, наш первенец, мой сын, однажды сменит меня на этой сцене — и будет играть в театре мои роли.

***

Никто и не заметил, что погасла очередная свеча.

— Ох, ну и история! — воскликнул довольный Торадзаэмон. — Я бы на вашем месте ее не рассказывал абы где. Рискуете вы, господин актер! Ох как рискуете.

— Это чем же? — нахмурился Канкуро.

— Да не поймут! Скажут, вы тут молодежь к растлению подталкиваете, чистоту нравов Восточной столицы сомнению повергаете.

— Да ладно! — возмутился Канкуро. — Это когда было-то все! Я тогда еще и не родился даже!

— Да, — проговорил настоятель Окаи. — Кабуки юношей запретили так же, как запретили женский Кабуки за десять лет до того. А смущение нравов как было, так и осталось.

— Не поверят вам, господин актер, что вы ни при чем в этом деле, — захохотал довольный Торадзаэмон. — Не поверят! Как по писаному излагаете.

— О, посмотрите на меня при случае на сцене, — усмехнулся Канкуро. — Вы еще и не такое увидите! Но тем не менее убивать человека шпилькой в глаз мне все-таки как-то не доводилось!

— Тэ-тэ-тэ-тэ, — насмешливо отозвался Торадзаэмон. — Не оттого вы отбалтываетесь, господин актер, совсем не оттого!

— Да ну бросьте… — Канкуро явно утомила эта тема, и он был недоволен течением беседы.

— Если уж говорить о принуждении, — произнесла дама Магаки, мгновенно прервав праздную перепалку. — Если говорить о растаптывающем всевнимании вышестоящих, то у меня найдется, пожалуй, что вам поведать.

Все молчали, все были готовы внимательно слушать.

— Я расскажу вам о доле честной жены, — начала дама Магаки, — кою возжелал господин ее мужа.

Глава 19. Четыре тэнгу

Итак, жену одного самурая по имени Судэй возжелал глава его воинского дома.

И это было вполне понятно любому, так как Осаяко, молодая жена Судэя, была прекрасна.

Судэй был вспыльчив, резок, груб и не утончен. А вот жена его обладала совсем иными качествами, чем и привлекла внимание донельзя переборчивого господина замка.

Госпожа Сино, младшая сестра воспылавшего главы воинского дома, постаралась устроить дела своего высокопоставленного брата тайно, как это водится, но с удивлением встретила сопротивление Осаяко, желавшей остаться верной мужу.

Осаяко открыла все Судэю и с трудом удержала его от резких действий. Они решили пригласить главу их семьи, старшего брата мужа, из столичного города, где тот жил. Несмотря на сильное внешнее сходство с Судэем, брат его был человеком тонким и ловким. И дипломатичным. Он мог помочь.

Старший брат Судэя прибыл в их сельский дом в замковом пригороде ближе к вечеру, во время храмового шествия, которое всегда устраивают в тех местах в начале лета.

Осаяко с уважением приняла старшего брата мужа и отправила одного слугу в город за Судэем, спрашивавшим совета у гадателя, а второго слугу — на рынок, за приличествующим угощением. Больше никого постороннего в доме не осталось.

— Простите, вы приехали так быстро, — кланялась Осаяко старшему брату мужа. — Такая неожиданная радость.

— Я прибыл как можно скорее помочь вам в вашем сложном деле.

Осаяко поклонилась, слезы потекли у нее из глаз.