Пожарский 4 (СИ)

Да и так понятно, что щиты. Собственно, у меня с самого начала эти щиты были заготовлены, за шустрой княжной угнаться бы…

Первым Люду догнал Кузьма. Ему для этого пришлось-таки перекинуться в меч. Стальная молния мелькнула мимо нас и успела вырасти перед княжной защитной полусферой, когда из окон подвала ударил воздушный кулак. Вот что тут так здорово тротуары подметает! Пришлось остановиться и переждать — то ли у Людочки папа по части воздуха сильно талантлив, то ли на него выпивка так усиливающе действует. Мы сгруппировались за Кузьмой.

— Вход где? — громогласно спросил Кош испуганно хлопающую глазами девушку, перекрикивая вой ветра.

— Но почему?.. Как же он меня не узнал?

— Да он тебя сто раз уж похоронил! — воскликнул Иван. — Ты для него — нежная девочка! А тут бежит кто-то в военной форме. Вдруг диверсант?

Люда шмыгнула носом и вытерла глаза тыльной стороной ладони.

— Вон там вход, за львом!

— Это разве лев?

— Лев. Голова отбита.

— Пошли, — прервал Кош искусствоведческие споры и поставил короткий портал. Мы все юркнули в него, и третий удар князя Шаховского шарахнул почём зря.

Дверь оказалась заперта, и раздражённый Кош щелчком пальцев превратил её в серую пыль.

— Где вход в подвал?! Люда?!

— Сюда, сюда! Четыре пролёта…

В подвале гремело. Похоже, папаня Шаховской не понял, что против окон уже никого нет, и продолжал крыть по площадям.

— Кузь, отвлеки его, что ли?

Кузьма мелким силуэтом метнулся вперёд, между бочками и стойками. Сильно нетрезвый мужской голос вскрикнул и принялся многоэтажно материться. Далее последовал грохот, звон стекла и торжествующий пьяный вопль.

Мы прибавили ходу. Длинноногий Кош успел выскочить первым и ответить на выпад Шаховского встречным сонным заклинанием. Хотя самого Кощея тоже сдуло. А он уж, отлетая, зацепил нас.

— Папа! — завопила Люда, выбираясь из-под защитников, и бросилась к неподвижному телу.

— Он просто спит, — несколько брюзгливо кинул ей вдогонку Кош.

— Люда! — Иван бросился за своей, надо понимать, пассией.

— А Кузя где?! — я зашарил глазами.

— Экие вы все нервные, — с осуждением сказал Кош. — Чаю вам пришлю успокоительного. Вон он твой Кузя, из штукатурки в потолке выколупывается.

Я сразу успокоился и благодушно ответил:

— Напьёмся мы твоего чаю и будем на всё с умилением взирать, аки мухоморами обкуренные. Нет уж, нам такого не надоть! Трезвость ума и ясность сознания — наш выбор!

— Охотно верю! — фыркнул Кош и пошёл к Людмиле, причитающей над отцом:

— Папенька! Да разве ж можно так надираться?! Ну приняли литр… ну два…

— Милочка, я бы попросил вас, как самое близкое родственное лицо, дать мне согласие на оказание вашему отцу целительской помощи.

Люда подняла к нему зарёванные глаза:

— И программу реабилитации?

— Конечно! Самую лучшую! Дмитрий, друг мой, помогите мне вынести пациента.

— А не хотим ли мы вынести отсюда заодно и запасы? — проявил деловую смётку Иван. — Те, наверху, быстро сообразят, что подвал больше никто не охраняет. Выпотрошат подчистую.

— Не пьянства окаянного ради, — поднял палец Кош, — здоровья для! Сейчас наш князюшка даст управляющему команду, тот людей пришлёт. А мы покуда болящим займёмся.

* * *

Тем же временем группа номер один

Рязанская усадьба князей Драгомировых стояла на окраине города и больше походила на поместье — раскидисто-основательный дом со множеством пристроек и уходящим в глубину участка садом-огородом, переходящим в обширный кусок леса и даже реки. Только лицевой своей стороной он, по новому обычаю, смотрел прямо на улицу.

Звенислава остановилась на верхней ступеньке высокого крыльца.

— Всё нормально? — спросил голос Сергея из пустоты слева.

— Я просто боюсь.

— Э-э! Не бойся, красавица, мы же с тобой! — подбодрили справа.

Снизу подтверждающе мяукнуло.

— Ладно.

Звенислава глубоко вздохнула и нажала кнопку дверного звонка. В прихожей раздалась мелодичная трель. Послышались шаркающие шаги и бубнёж — дескать, и кого ещё опять принесло… Тяжёлая створка распахнулась, и немолодая женщина, одетая как горничная, не особо приветливо начала:

— Чего изволь… А-а-а-а!!! — от вопля слегка зазвенело в ушах.

— Ты сдурела что ли, Акуля? — поморщилась Звенислава и перешагнула порог. Процессия (большей частью невидимая) прошествовала в глубину дома.

Тётка, на время заточения князя Драгомирова в альвийской тюрьме выполнявшая обязанности хозяйки (и, вероятно, по этому случаю днём выряженная в открытое вечернее платье), встретила племянницу почти как если бы увидела призрака, но быстро взяла себя в руки. Улыбнулась даже:

— Звениславушка! А как же нам не сообщили, что вас уже выпустили? Заходи, заходи, детка! Наверное, ты хочешь привести себя в порядок, отдохнуть с дороги? Ты устала?..

Усталость, и правда, накатывала. С чего бы вдруг, непонятно?

— Погодите, тётя. Сперва я хочу узнать новости об отце.

— А что об отце? — тётка сделала унылую гримаску. — Как напал на посла, так и оказался в тюрьме. Видишь, как неблагоразумно. Говорят, плох совсем. Да-да… Акулина, принеси барышне чаю, да поскорее! Видишь, княжна устала с дороги.