Богомерзкий фантом был не однородным, а как бы сшитым из множества несочетаемых элементов. Сквозь полупрозрачную чешую просвечивали удивительные минералы и кристаллы, а тело ужасного создания окутывал мерзкий, тягуче переливавшийся пульсирующий ореол. С пористой шкуры на капот капнула какая-то жижа и стекла вниз, выпустив отвратительные, похожие на вьющиеся растения отростки, которые с жадным хлюпающим звуком принялись извиваться.
Это был ослепительный космический ужас, порожденный чужой вселенной, потусторонняя доисторическая сущность, призванная из глубины веков древней магией. На Дойла пристальным взором мидгардского змея уставился громадный фасетчатый глаз; существо приблизилось, многозначительно поигрывая канатообразным щупальцем.
Дойл изо всех сил попытался порвать невидимые путы, вновь обездвижившие его. Он напрягся до мучительного стука в висках, но ничего не произошло – лишь тонкий пронзительный свист вырвался из отверстия в морщинистой коже существа. Щупальце поднялось и, словно змея, метнулось к лицу Дойла. Он почувствовал холодное прикосновение ко лбу, и мозг сковала непостижимая ледяная агония.
Мир ослепительно вспыхнул и потух, и Дойл почувствовал, как к его мозгу что-то присосалось. Нахлынула нестерпимая боль, и жизнь заструилась прочь из его тела.
Затем боль в голове стихла и прекратилась совсем. Снова раздался короткий пронзительный свист, растаявший где-то вдалеке, и Дойл остался один в угрюмой, гнетущей тишине.
На дороге не было никого, кроме неподвижного водителя в машине.
Элвин Дойл попробовал пошевелить рукой, но не смог. Охваченный леденящим ужасом, он попытался закричать, позвать на помощь, но с застывших губ не сорвалось ни звука.
Он вдруг вспомнил, о чем рассказывал Бенсон:
«…Иод извлекает из существа жизненную силу, оставляя лишь сознание. Мозг продолжает жить, хотя тело умирает. Это… жизнь-в-смерти».
Дойл ненадолго провалился в забытье. Когда он очнулся, то увидел вокруг машины с десяток зевак. Мужчина в форме цвета хаки наклонился к нему с зеркалом. Затем печально покачал головой.
– Нет, он определенно мертв. Посмотрите, – ответил он на вопрос, которого Дойл не услышал, и поднял зеркало. – Видите?
Дойлу хотелось закричать, сказать им, что он жив. Но губы и язык были парализованы. Он не мог издать ни звука. Тело ничего не чувствовало; разум как будто не осознавал его существования. Вскоре лица людей расплылись, превратившись в бледные пятна, и в ушах загремел безумный гром.
Гром был удивительно ритмичным. Серия последовательных ударов – стук падавших на крышку гроба комьев земли – выражала запредельный ужас существования, которое не было ни жизнью, ни смертью.
Взгляд за дверью
Дом был отвратительно дряхл. Я почувствовал это сразу. Обычно я не слишком подвержен подобным впечатлениям, но высокий особняк с мансардой, в котором обосновался Эдвард Кин, словно бы извергал физически ощутимые миазмы пыльной древности. Располагался дом в ложбине между холмами Новой Англии, стоял в полном одиночестве, и Кин снял его на лето в качестве своей резиденции, чтобы закончить серию картин сельской местности и окрестных достопримечательностей.
Я проводил отпуск в Нью-Йорке и однажды в воскресенье приехал навестить Кина, с которым мы хорошо знакомы. Он открыл дверь и поздоровался, и меня поразили бледность его лица и лихорадочный блеск в глазах. Поприветствовав меня с радушием, в котором тем не менее углядывалась некоторая сдержанность, он провел меня узким обшарпанным коридором к себе в мастерскую. Мы курили и разговаривали почти целый час, и лишь тогда объяснился скрывавшийся в глазах Кина страх.
Он пробился внезапно, в ответ на какое-то совершенно незначительное мое воспоминание. Подавшись вперед, Кин для вящего эффекта положил худую руку мне на колено и торопливо заговорил:
– Джонни, я похож на сумасшедшего? Я ходил к врачу, он ничего не обнаружил… Но что-то со мной не так. Скажи, я похож на…
– Может, у тебя начинается грипп? – предположил я. – Эд, ты мог просто заработаться. Но почему же сразу безумие?
Он сурово на меня посмотрел:
– Я тебе скажу. Мне так или иначе давно хотелось кому-нибудь рассказать – все-все рассказать, начиная с того момента, как я заметил отсутствие крыс. – Видя мое удивление, он криво усмехнулся. – Дом очень старый. Говорят, в незапамятные времена здесь умерла ведьма. И в таких ветхих домах, как этот, естественно, ожидаешь увидеть крыс. Понимаешь?
Я кивнул, и взгляд Кина метнулся мимо меня к выходу. Дверь, как я вдруг заметил, была открыта, хотя мне казалось, что, войдя, я ее закрыл.
На секунду на лице Кина промелькнул ужас – и пропал так быстро, что я не успел его осознать. У меня по спине пополз незнакомый холодок, а Кин продолжал:
– Нет крыс. Нет пауков. Нет насекомых. В доме ничего живого, кроме меня. Правда, иногда потрескивают деревянные стены – по ночам.
– Ты стал жертвой нервного срыва, – сказал я. – Дерево потрескивает! Скажи еще, что в доме живет привидение!
– Да, – ответил он. – Живет.
Я молчал. А Кин тут же снова заговорил, словно желая опередить мои комментарии: