Пожиратель пространства

— Юноша толерантен к ИНОМУ необычайно и потому соплеменников-антропоцентристов недолюбливает… Мало того что «антропо» ведь ещё и между собой, внутри расы, не способны помириться. Сладымарей вон, оккупантов, в ярость приводили некоторые нормы лингвистического правописания, принятые у нас на Стэпе. К примеру, их прямо железом по стеклу корябало оттого, что по-нашему: основными знаками препинания являются запятая и точка, а всякие там двоеточия, точки с запятой, восклицательные, вопросительные, дефисы, тире — лишь дополнительные. Поэтому при запятых могут использоваться в любом угодном пишущему количестве. Как в прямой, так и в непрямой речи, хоть по десятку знаков, если тому, кто пишет, это покажется необходимым для эмоционального окрашивания и акцентирования… Такие нормы у нас сложились, мы их не навязывали никому. Но и поступаться ими не желали. А оккупантов корёжило, когда они видели частоколы восклицательных знаков и по пять тире в одном предложеньи… Это всего лишь маленький пример, но из совокупности таких вот маленьких отличий складывалась лютая ненависть «сладымарей» к «стэпарям». Были «корябанья» и посерьёзнее. Например, обычай наших мужчин отращивать и собирать волосы на затылке в «хвост», сплетённый в подобие косицы у самой головы парой-тройкой особых петель, звеньев или узлов. Мову нашу, со всеми её «извращениями», просто запретили на хрен, как и язык межзвёздного общения корус, на котором мы с тобой говорим сейчас. За оселедец и расстрелять могли… за ношение креста тоже. Похоже, их просто тошнило от всего, что уходило корнями в христианские и древнеславянские культуры.

— Да ты, милсдарь, философ!.. — ухмыляется царевич. — Во многом созвучны мне выводы твои… Любопытственно, всегда ль ты САМ следуешь им в повседневном бытии? В соответствии с твоим толкованием, периодически один из полюсов сильнее притягивает тебя… Однако вернёмся течением мыслей к непрошеным холопам — хозяевам нашим. Как говаривал некогда Петрович, мой незабвенный дядька-гувернёр: единственной книги страницу не перевернёшь назад — и книга та зовётся жизнью. Угодив на Акыр мужчиною в расцвете, и провлачив средь Рабов до прискорбной дряхлости, представшей взору твоему, милсдарь Убойко, набрался я поневоле опыту всяческого и мыслишек разных передумал уйму. Со скуки чего только в голову не взбредёт-то…

— Дхорр их из пространства изыми! — комментирую я злобным тоном. Перспективочка провести остаток жизни в пещерах, навсегда отсечённым от Сети — не то что не греет, а просто-напросто леденит. Это ж ни почитать, ни поиграть, ни дельце какое провернуть, ни инфосправку необходимую запросить, ни голошоу какое глянуть, ни с виртуальной дивчинкой пообщ…

Дхо-орр забодай, а ведь и правда!!!

— А как тут насчёт женского общества? — с тревожной надеждой спрашиваю и сам боюсь получить определённый ответ, мОгущий лишить последнего лучика солнечного света. Точнее, воспоминания о таковом. Солнце мне, судя по словам старика-царевича, ветерана пещерных застенков, видеть предстоит от силы пару-тройку раз в местный год. На Господские Праздники клана, да ещё если вдруг обменяются мною с другим кланом…

— Нерегулярно. Весьма. — Их высочество вновь плескает нам по глотку, в который уж раз. — К превеликому несчастию. Теперь-то мне ни к чему удовольствие плотское, однако же поворковать с дамой приятственной и ныне не прочь. В последний раз… года полтора уж как минуло. Была в здешней коллекции одна пунганочка, миледи Гриуб'аньясси, графиня…

— Пунганка? — переспрашиваю. — Я не ослышался?

— Кхе, кхе, милсдарь Убойко, — хихикает евойное высочество, — выбирать оно тут как-то не приходится. И к тому же пунганки хоть теплокровные и, поверьте моему опыту, далеко не худшие представительницы женского племени… — Старик делает паузу, вздыхает и продолжает: — Выбирать, бывало, не приходилось до такой степени, что и половая принадлежность как-то утрачивала принципиальное значение… Живое тепло всё же получше суррогатного ручного заменителя…

«Бежать, ясный пень, — думаю я мрачно и убеждённо, — только бежа-а-ать!».