Пожиратель снов

— Кои, — сказал он, от его тона моя грудь болела. Одна ладонь скользнула по моему боку, вызывая покалывание, пока он не прижал ладонь за моим ухом, медленно целуя у уголка моего рта, чуть в стороне от еще саднящего пореза на щеке.

Это было слишком.

Слеза покатилась из моего зажмуренного глаза. Кен поймал ее кончиком языка, его губы медленно коснулись моих закрытых век.

— Не плачь, — прошептал он.

— Не делай этого, — сказала я, вяло толкала его в грудь. — Не заставляй меня ощущать это, только чтобы отвлечь. От этого я боюсь тебе доверять.

Кен вздохнул, отодвинулся, и его ладонь на моей пояснице помогала мне устоять в шатающемся трамвае, но между нашими телами было расстояние.

Ох, я просила правды. Это ощущалось как затишье перед бурей.

— Говори уже, лис.

— Ты знаешь, что я прибыл сюда, чтобы забрать твоего отца.

— И?

— Ты использовала часть баку в себе, чтобы вырваться из хватки Хайка, а теперь попробовала, что можешь сделать даже с такой сильной Той, как старуха.

— Да, — сказала я. — А теперь я слепая и выгоревшая.

— Я не знаю, связано ли это с твоей человеческой кровью, или это из-за того, что твой отец не обучил тебя, но…

— Дело не во мне, — перебила я. — Скажи, что значит твоя метка, и как это связано с папой.

Трамвай снова остановился. Двери открылись, и я услышала топот ног, выходящих из вагона, а потом двери снова закрылись. Казалось, мы остались одни.

«Кен применил иллюзию, чтобы всех прогнать? Или чтобы мы выглядели не так потрепано?»

Кен заговорил на японском:

— Совет порой решает, что один из нас слишком опасен, слишком силен вне контроля. Моя метка показывает, что я — Вестник. Ты знаешь, что я приношу.

Дзунуква назвала его убийцей.

Искорка вспыхнула в моей груди. Гнев. Яркий, жаркий, и он придал мне сил отойти от Кена, прижаться спиной к поручню трамвая.

— Не папа. Он не опасен, — сказала я на английском.

— Не обученная наполовину баку смогла порвать магию той старухи и чары Улликеми. Представь, что может устроить Хераи-сан, если он будет не в себе, — сказал Кен на японском.

Мне было все равно, кто вокруг. Я не выиграю спор на японском. Даже папа ругался с мамой на английском.

— Папа не опасен. Он никому не навредил бы.

— Карга, что душила тебя, злая? Она защищала свой клан от чужаков. Хераи-сан стал бы мешкать, если бы Хайк прижал нож к твоему горлу?

— Хайк — зло. На Хайке нужно использовать особые умения.

— Хайк — человек. Другие правила, — выпалил Кен на английском. Ха. Кен злился, раз сменил язык. Очко было за мной.

— Да? Если он человек, как Улликеми использует его?

— Не знаю, — сказал Кен. Его ладонь коснулась моей щеки. Я отвернулась, не желая краснеть как гирлянда Марлин. Не желая его руку на мне.

«Убийца».

Хайк был злом. Я забрала то зло в себя. И карга Дзунуква. И Улликеми. Я еще не навредила кому-то до крови. Какой бы я ни была, какой ни становилась, разница была очень важной.

Но если Кен попробует свои особые умения на папе…

Желудок мутило, желчь подступила к горлу.

Двери открылись.

— Фонтан Скидмор, — сказал Кен.

«Уже?»

Он взял меня за локоть и помог выбраться из трамвая. Как только тротуар оказался под моими ногами, я вырвалась из его хватки.

Тени стали обретать силуэты. Светло серым был край навеса из моста Бернсайд над нашими головами, за ним открывались ярко площадь Энкени и фонтан. Мое зрение. Слепота была временной. Не стоило паниковать.

— Кои, — сказал Кен с предупреждением в тоне. Он вдохнул сквозь зубы с шипением. — Фонтан может быть пустым в это время дня?

— Вряд ли.

Глава двенадцатая

Пятая симфония Бетховена прорезала тяжелую тишину. Я порылась в карманах и выудила свой телефон.

— Это я, — сказала Марлин. — Папа в порядке?

— Не знаю, — сказала я.

«Дай мне еще пару минут избавиться от слепоты, уклониться от Улликеми и забрать папу у разозленной американской сойки».

— Я… мне страшно тут одной.

— Потерпи еще немного, — сказала я. Тон прозвучал резче, чем я хотела.

Голос Марлин прервался всхлипом.

— О, Кои, просто ты говорила о магии и всем остальном… Но, Кои, это папа. Я не могу его потерять, как и кого-нибудь еще. Я просто не могу.

Марлин никогда еще не была так близка к истерике. Даже на похоронах мамы она держалась, помогая нам держаться.

Я кашлянула. Я моргала, и тени становились четче. Ерзающее пятно слева явно было Кеном.

— Сестра, — сказала я на диалекте Хераи. — Оставайся та и жди. Знаю, это тяжело.

— Я вызвала полицию, — ответила Марлин на английском.

— И?

— Я не говорила о баку или том профессоре. Просто сказала, что папа с болезнью, и мы не можем его найти, и что ты думала, что кто-то удерживал его против воли…

— Марлин, — сказала я с усталостью в голосе.

— Знаю. Знаю. Но ты не отвечала на звонки и сообщения. Я не знала, что делать.

Тяжелое признание. Она была на грани. Я почти слышала, как она заламывала руки.

Я глубоко вдохнула. Это не было виной Марлин.

— Знаю, это тяжело. Но позволь мне разобраться с этим.

— Полиция может помочь. Я дала им код твоего телефона. Они сказали, что отправят патруль, чтобы проверить ситуацию.