Я тянулась к угольку, разжигала его. Я охнула, грудь сотряс вдох, и огонь вспыхнул ярче. Каждая клетка моего тела страдала, но сон разгорелся ярче солнца Буревестника, вливал жар и энергию в каждую клетку моего тела, наполняя меня горячей силой.
Пронзительный вопль орла донесся сверху, разбивая синеву на кусочки паззла, которые падали, открывая белые колонны и тяжелое от туч небо. Дождь моросил на мое лицо.
«Милые облака. Прекрасная слякоть».
— Что она сделала? — закричал Кваскви.
— Она — баку, — сказал Кен.
Лишь миг радости, и я ощутила отдачу. Жар пробежал по позвоночнику к моей шее. Пульс заполнил голову. От шеи растекался жар, давление словно жарило кости. Шипы пронзили мои виски. Легкие сжались, всхлипнув. Кислый вкус во рту был как ферментированные натто папы. Я сделала это. Съела сон наяву от Буревестника, сломала его хватку на мне. Теперь я была исполнена золотой сущности Буревестника.
«Магия смерти».
Площадь Энкени, размытая от дождя, появилась во всех красках. Синие сойки покрывали арки. Мутная вода ниспадала с гранита фонтана в чашу, и только это двигалось на площади.
Кен был напротив Кваскви и лысого парня. Мужчины чуть склонились вперед, словно боролись с ветром, жестокость пропитала воздух.
Вдали заворчал гром.
Больше энергии потекло из моего живота в раскалывающуюся голову. Я смаргивала слезы, встряхнула себя и поднялась на ноги. Площадь накренилась, краски грозили смешаться в мокром калейдоскопе.
— Назад, — прохрипела я, шагая вперед. Я прошла к руке Кена и ударила лысого парня по зеленой груди.
Парень отлетел, врезался в лобовое стекло машины с треском.
Кен повернулся.
— Кои!
Часть давления в черепе, грозящего разбить его, пропала после удара по лысому парню. Я прижала ладони к вискам.
«Думай. Что мне делать?» — тревога не давала мыслям выбрать что-то полезное.
— Где папа?
— Ты в порядке?
— В полном, — сказала я и шагнула к Кваскви.
— Эй-эй, — он поднял руки перед собой. — Назад.
Кости казались невероятно тяжелыми, тянули вниз мою плоть, пульсируя в такт с ритмом в голове. Глаза жгло.
— Где папа?
Кен кивнул в сторону остановки трамвая.
— Он под навесом, вне дождя.
— Я доставил его целым и невредимым, — сказал Кваскви. — Я выполнил наш уговор.
На миг воздух вокруг меня вспыхнул золотом, обжигая легкие, словно я проглотила свежий васаби.
Вдали стало слышно вой сирен. Кваскви сунул руки в карманы джинсов. Уголок его рта приподнялся.
— Бесполезная вещица, которую дали в обмен на мою щедрую заботу о Хераи Акихито, — продолжил Кваскви. Он вытащил мелкий предмет из кармана и поднял.
Мое кольцо.
Он легко бросил его в фонтан.
— Без глупостей, — сказал Кен стонущему парню, слезшему с машины. Его товарищ хотел сесть за руль, но передумал от взгляда Кена.
— Не совсем целым и невредимым, — процедила я. Все силы ушли на то, чтобы не стукнуть Кваскви.
— Хочешь сказать, что я нарушил слово? — Кваскви выпрямился. Вспыхнули большие зубы, и сойки на арках и белых колоннах зло завопили.
— Ты что-то с ним делал, — сказала я. — Он заперт во сне Буревестника.
— Он — баку, — сказал Кваскви с ленивой улыбкой. — Как ты.
— Это не естественно. Я… — жжение пронзило меня, прерывая слова. Мир стал туманным, накренился, и усмешка Кваскви стала осью.
Лучи солнца падали сквозь серые камни площади, обжигая.
— Что ты наделал? — процедила я. Сапфир и золото сливались среди камней, растекались лужами. Фонтан отражал слепящий свет летнего солнца, которое тут не видели месяцами.
Сон Буревестника снова схватил меня когтями. Уголек горел и горел, и мои плечи болели, помня о борьбе…
Это было слишком. Слишком много для уязвимой плоти моего тела.
«Я взорвусь».
Кен прижал ладонь к моей пояснице, не давая упасть. Тепло от его ладони проникло сквозь мокрую толстовку. Вместе с давлением пришла сила, укрепила меня, и я могла дышать, хоть и с болью.
— Мы — не дикари, — сказал Кваскви. — Пуританские взгляды твоего Совета устарели. Вестник, ты сам видишь, что мы не слабые. Мы плевали на их правила жизни с людьми.
— Поверь, я передам это Совету, — сказал Кен.
Сирены пронзили воздух, были уже близко. Запах Улликеми удушал.
Мне нужно было добраться до папы. А потом уйти подальше от Кваскви и Буревестника.
— Отведи меня к папе, — сказала я Кену.
— Вот так спасибо, — сказал Кваскви. — Меня использовали. Не хотите остаться на шоу.
— Шоу?
Кваскви бросился в Субару, а машина полиции со скрежетом остановилась под арками.
— Буревестник дал твоему папе свои самые глубокие сны. Имя Буревестника не поможет Улликеми, когда еще и вы оба горите его сущностью.
Дверь захлопнулась, скрыв его широкую улыбку. Кваскви лениво помахал в открытое окно.
— Пока, карпик. Удачи с драконом, — машина уехала.
«Обмани меня раз — позор тебе, обмани меня дважды — позор уже мне», — а я переживала, что наврежу Буревестнику, съев его сон.
Хлопали дверцы. Кен прижал кулак к моей лопатке.
— Полиция, — сказал он. — Ты можешь идти?
— Вряд ли, — сказала я. — Все снова размытое…