Это был страстный крик негодования и протеста. Люди настолько экстраординарны! А вы думали, что знаете их. Вы работали с ними целые годы, проводили больше времени, чем с семьей или близкими друзьями, знали каждую черточку их лица. И все время они оставались скрыты в себе. Скрытыми, как доктор Штайнер, который плакал над телом мертвой женщины, никогда не нравившейся ему. Такими скрытыми, как доктор Багли, который крутил любовные дела с Фредерикой Саксон, о чем долгое время никто не догадывался, до тех пор, пока мисс Болам не обнаружила их и не рассказала его жене. Такими же скрытыми, как мисс Болам, забравшая с собой в могилу Бог знает какие секреты. Мисс Болам, скучная, заурядная, ничем не выдающаяся Энид Болам, которая вызвала в ком-то столько ненависти, что закончила жизнь со стамеской в сердце. Такими же скрытыми, как этот неизвестный сотрудник, который появится в клинике утром в понедельник, одетый как обычно, выглядящий как обычно, разговаривающий и улыбающийся как обычно, — и этот... тот, кто окажется убийцей.
— Будь проклят улыбающийся негодяй! — внезапно воскликнула сестра Амброуз. Она подумала, что эта фраза взята ею из какой-то пьесы. Вероятно, Шекспир. Большинство цитат она черпала из его пьес. А сейчас его выразительный, злорадный стиль наиболее соответствовал ее настроению.
— Вам надо поесть, — решительно сказала мисс Шарп. — Что-нибудь легкое и питательное. Думаю, запеканку мы оставим до завтрашнего дня, а сейчас возьмемся за вареные яйца?
Она ожидала у входа в парк святого Иакова, как раз там, где он и рассчитывал, ее найти. Пересекая площадку для гуляний и увидев хрупкую фигурку, грустно стоявшую у памятника погибшим во время войны, Нагль почувствовал себя почти виноватым. Настоящий ад находиться здесь сырым вечером. Но ее первые слова убили порыв сострадания:
Нам надо было встретиться в другом месте. Это хорошо для тебя. Конечно, по пути к дому.
Она вела себя, словно сварливая и невнимательная жена.
— Тогда возвратимся назад, в квартиру, — насмешливо предложил он. — Мы можем сесть в автобус.
— Нет. Не в квартиру. Не в этот вечер.
Он улыбнулся в темноте, и они направились вместе в черную тень деревьев. Брели порознь по маленькой дорожке, и она не предпринимала попыток приблизиться к нему. Он спокойно смотрел на ее профиль, на лицо, лишенное теперь следов переживаний, хотя выглядела девушка совершенно разбитой. Внезапно она сказала:
--- Этот старший инспектор очень сильно все высматривает? Не так ли? Как ты думаешь, он подозревает нас?
Это была детская потребность в защите. И в то же время она говорила почти беззаботно.
— Ради Бога, что выпытывал старший инспектор? — грубо спросил Нагль. — Меня не было в клинике, когда она умерла. Ты хорошо знаешь, что я делал.
— Но я не была с тобой. Я была там, на своем месте.
— Никто тебя долго не будет подозревать. Врачи видели, это. Мы все оговорили раньше. Ничего плохого не может произойти, если ты будешь быстро соображать и слушаться меня. Вот все, что я хочу от тебя»
Она слушала его кротко, как ребенок, но наблюдая ее усталое, невыразительное лицо, он чувствовал, что находится в обществе незнакомки. Лениво подумал, не хотели ли они когда-либо освободиться друг от друга. И вдруг почувствовал, что она не была жертвой.
Когда они пришли к озеру, девушка остановилась у воды и пристально посмотрела на ее поверхность. Из темноты доносился далекий собачий лай и кряканье уток, Нагль чувствовал запах вечернего ветерка, соленого, как морской бриз, и дрожал. Повернувшись, изучал ее лицо, опустошенное усталостью, а перед внутренним взором стояла другая картина: широкая бровь под белой шапочкой медсестры, локон золотистых волос, громадные серые глаза, в которых не было ничего, уменьшающего их красоту. Попытался обдумать новую идею. Могло, конечно, ничего не получиться. Легко могло не получиться ничего. Но картина скоро будет закончена, и он сможет избавиться от Дженни. Через месяц он в Париже, но Париж удален только на часы полета, и он будет часто возвращаться назад. А с Дженни пути разойдутся, и он попытается схватить своими руками новую, полноценную жизнь. Иначе его ждет более худший удел, нежели женитьба на наследнице тридцати тысяч фунтов.
Медсестра Болам жила в узком, окруженном верандами доме на Семнадцатой Реттингер-стрит, Н-В, 1. На хорошо знакомом нижнем этаже ее встретила смесь запахов жареного сала, полированной мебели и застоявшейся мочи. За дверью стояла детская коляска для близнецов с переброшенным через ручку пятнистым пододеяльником. Запах стряпни чувствовался менее сильно, чем обычно. Она очень задержалась сегодня вечером, и жильцы нижнего этажа давно закончили ужин. С тыльной части дома слабо доносился плач ребенка, почти заглушенный звуками телевизора. Она услышала государственный гимн. Передачи Би-Би-Си закончились до следующего дня.