Пожиратели душ

Целую вечность простояла она у кровати, глядя на девочку, и лишь потом легонько дотронулась до ее личика. Дрожь пронизала Камалу, когда ее палец лег на бледную щечку. Должна ли она почувствовать приток Силы, прикоснувшись вот так к своему консорту? Или передача атры происходит тайно и неподвластна ощущениям плоти? Если она заглянет магическим путем в душу девочки, не лишит ли это ребенка последних жизненных сил? «Что ты испытываешь, видя, как угасает душевный огонь твоего консорта, а его маленькое тельце тем временем остывает в твоих руках?»

Старуха держит морщинистыми руками брата Камалы, что-то тихо напевая ему. Обрывки колыбельных, напитанные колдовством. Ковен кричит от боли. Жар сжигает его, зеленые прыщи на лице, кажется, вот-вот прорвутся. Взгляд старухи падает на Камалу. Глаза,серые, глубоко запавшие, полны невыразимой печали. Полны покорности. «Это дитя будет стоить мне жизни», – говорят они.

– Можешь ты ей помочь?

Голос матери привел Камалу в себя. Боги, сколько же лет не вспоминала она о старой колдунье? Одно время эти глаза снились ей каждую ночь, как теперь снится магистр со шрамом. Должно быть, нет ничего ужаснее этого – знать, что умираешь, и не иметь средств спасти себя. Ведьма всю жизнь помогала другим, магистр веками заботился лишь о себе, но значило ли это что-нибудь в их последние мгновения? Когда Смерть явилась за ними, дало ли ей дело до того, как они жили?

Эта девочка совсем еще маленькая. Брат Камалы был таким же, когда заболел зеленой чумой. Мать, сидя над ним, шептала молитвы, как шептала, наверное, и эта женщина. Боги нечасто склоняют слух к материнским мольбам: Ковена они не пожалели, и эту малютку вряд ли спасут. Особенно если ее убивает не болезнь, а какой-нибудь хищный магистр.

«Ты знаешь, зачем пришла сюда, – чего же ты медлишь?»

Медленно, осторожно Камала разжала тиски, в которых держала свою колдовскую Силу. От тихого стона ребенка у нее дрогнуло сердце. Если девочка в самом деле ее консорт, почувствует ли она, что кто-то пьет из нее жизнь? Испытает ли бессознательный ужас, как зверек, на которого падает тень хищной птицы? Камале сделалось тошно. Она успела свыкнуться с мыслью, что питается чужой жизнью, но мучить ребенка – нечто совсем другое.

Как только она об этом подумала, душу ее опахнуло холодом, в глазах потемнело, ледяные обручи сдавили грудь. В этот жуткий миг она ощутила, как под ногами разверзлась бездна, ощутила прикосновение великого Ничто, которое поглотит ее, если связь между ней и консортом порвется. Слишком поздно она поняла свою ошибку. «Не все ли равно, кто твой консорт – ребенок, калека, другое достойное жалости существо? Его посылают тебе боги, и нечего спорить с ними». Так говорила она себе, но одних слов теперь было мало. Заледеневшие легкие отказывались дышать. Она упала на колени, хижина завертелась перед ней колесом. Драгоценная связь трещала, как гнилая веревка, – чем больше Камала думала о ней, тем быстрее она распадалась.

«НЕТ! – вскричала она безмолвно, не в силах издать ни звука. Черные пятна перед глазами сливались в сплошную чернильную лужу. – Я НЕ ЖЕЛАЮ УМИРАТЬ ИЗ-ЗА ТЕБЯ!»

Собрав последние силы, она представила себе, как держит на руках маленького ребенка… представила, как отрывает ему голову, как кровь бьет фонтаном из тонкой шейки. Она вскидывает руки – в одной, точно талисман, голова, в другой безголовое тельце – и поливает себя этой кровью.

«НЕ ЖЕЛАЮ УМИРАТЬ ИЗ-ЗА КОГО БЫ ТО НИ БЫЛО!»

Когда кровь воображаемого ребенка промочила ей волосы и одежду, в ее жилы как будто вернулось живительное тепло. Она ощутила кровь на губах и наконец-то втянула в легкие воздух. Ледяные обручи, сдавившие грудь, лопнули и отвалились. Она снова могла дышать, сердце билось по-прежнему. Черные пятна растаяли, комната перестала кружиться.

Вся дрожа, она укрыла лицо в ладонях, сосредоточившись на одном – дышать, жить.

– Что с тобой? – Мать, Эрда, стояла рядом с ней на коленях. – Ты увидел что-то в девочке? Говори же!

– Нет, ничего. Сейчас. – «Я позволила себе забыть, кто я есть, и едва не поплатилась за это».

Женщина, поняв, что расспросами ничего не добьется, отстала. Камала порадовалась этому – ей сейчас было не до того.

Черпая силу у своего консорта, она заглянула в душу больного ребенка – глубоко-глубоко, в то сокровенное место, откуда проистекает вся естественная жизнь. Душевный огонь девочки горел со всем жаром детства, но трепетал по краям, словно свеча на ветру. Ничей она не консорт, и болезнь у нее самая обычная. Если она поддается лечению, девочка поправится.

– Это не Угасание, – с трудом прошептала Камала, выйдя из транса.