– Ты смотришь или нет? – резко спросила Констанция.
– Ну да. Уже и посмотрел.
– Почему тогда нет номера?
– А я здесь при чем? – хмыкнул Лео.
– Можешь по-другому? Угол смени, что ли.
Лео вгляделся снова, на этот раз пытливей, и тут различил за экраном еще один – другой набор символов, или тот же, но в другом порядке. В мозг, свиваясь и разветвляясь, хлынул поток взаимосвязей – как дыра правды, только на этот раз берущая начало где-то внутри. Он слегка качнулся вперед. Что это, припадок? Тогда почему нет неприятных ощущений? По всем отзывам припадки ассоциируются с чем-то негативным. При этом ощущалось залипание времени, памятное по лихорадочным ночным ужасам, когда он в детстве валялся с высокой температурой. Ребенком Лео был болезненным, школу пропускал порой неделями; неделями, когда в большущем таунхаусе были только он и мама. Она размешивала пузырьки в имбирном ситро, клала прохладную ладонь на его пылающий лоб, и вместе они смотрели телевикторины. Не так уж плохо. Только вот ночами, с температурой под сорок, слух у него обострялся настолько, что становилось слышно, как своим темным знанием вибрируют шкафы. Что-то подобное ощущалось и при проверке зрения, только знание вливалось хорошими новостями, во всяком случае не устрашающими. От столешницы ощутимо веяло добротной столешностью. Свет и чудесность вливались в окна. Лица на телах пестрели цветовыми пятнами – светозарные, открытые.
– Лео?
Он поплыл на голос и вынырнул на поверхность.
– И во-от ты-ы сноо-ва… здесь! – гикнул через стол Марк.
Лео рассмеялся этой школярской шутке.
– Здесь я, здесь. – Он в самом деле возвратился. – Вот это реально пинок бодрости! – констатировал он.
Хотя теперь ощущалось, что в том бодряке было что-то и от удара басами по печени, или сдувающего с ног порыва ветра, или спуска на велике с горного склона. Что-то шалое, от чего перехватывает дыхание.
– Тебе нравится твой номер? – спросила Лейла.
– Мне да.
Это был телефонный номер дома на Риверсайд-драйв. Огнем особняк выжгло изнутри. Впоследствии внутри все отстроили, фасад отделали материалами подешевле. В доме, где вырос Лео, теперь располагался кождиспансер, а в двух верхних этажах какая-то эзотерическая церковь. Лео в тех стенах ни разу не был.
– А почему у него цифр всего семь? – спросила Лейла у Романа.
– Видимо, у него ввод с восемью нулями, – не сразу ответил тот. – Налицо и тридцать пятое число Фибоначчи.
– И число Маркова, – заметил Трип. – Такой индекс я вижу впервые. Море белого пространства.
– Наверное, Лео очень… гибкая личность, – произнесла Констанция.
«
«
– Теперь ты, Деверо, – потребовала Констанция, со значением отодвигая ерзнувший стул.
Марк остался сидеть и даже, наоборот, откинулся на спинку.
– А что, если я этого не сделаю? – нагловато спросил он. – Вот именно теперь, когда я здесь, в этом вашем высокогорном кратерном домике, видимом только со спутника. Как вы, интересно, устраните эту… э-э… помеху, которую я собой являю?
После общей паузы Трип, похоже, счел, что ответить на этот вопрос надлежит ему.
– Если бы это произошло – то есть если б ты пригрозил нас выдать или у нас не было уверенности, что ты этого не сделаешь, – мы бы обеспечили тебе недостоверность.
– То есть как это, обеспечили недостоверность? – не понял Марк.
– Тебе были бы введены определенные компоненты, такие, что никто б не поверил ни единому твоему слову, – сказал Трип. – Растительного происхождения. Вполне себе безобидные. С целью самоограничения.
Марк прикидывал. То, как Трип вдумчиво на него смотрел, как употреблял безличные глаголы («
– Просто скажите, чего вы от меня хотите; каких действий. Проверка мне не нужна.
– Ишь ты какой, – беспощадно сказала Констанция. В такт ей качнул головой и Роман.
– Да почему, Марк? – беспомощно спросил Лео. – Пройди, да и дело с концом.