Пожиратели тьмы: Токийский кошмар

Он был в темно-сером костюме и рубашке с широким воротом. Помимо наручников, на нем была синяя, крепкая на вид веревка вокруг пояса, которую держали за концы охранники. Когда обвиняемый сел, наручники расстегнули, а веревку отвязали. В японском уголовном суде это обычная практика, но меня потряс контраст беспомощного арестанта в путах и сверкающего современного мира Токио.

Обару попросили повернуться лицом к судейской коллегии, состоящей из трех членов, пока прокурор зачитывал обвинение в дзюнгокан чиши (изнасилование, повлекшее смерть) – близкое по категории к убийству по неосторожности или непредумышленному убийству – Кариты Саймон Риджуэй и Люси Джейн Блэкман. В японском уголовном суде заключенному не просто дают право признать вину или заявить о невиновности: после напоминания о праве хранить молчание его приглашают прокомментировать обвинения. Обара читал с трибуны вслух по бумажке – громко, но на удивление мягко и кротко, почти вяло. Он признал, что был с Каритой и Люси в те ночи, о которых идет речь, но отрицал любую причастность к их смерти. Отношения сексуального характера с Каритой произошли по обоюдному согласию. Люси развлекала его в «Касабланке» (он назвался мистером Ковой – шепелявый мужчина с приличным английским, которого Луиза с трудом смогла вспомнить), но именно она пригласила его куда-нибудь съездить, а не наоборот; вопрос о мобильном телефоне никогда не вставал.

– Мы выпивали и смотрели видео у меня в квартире в Дзуси, – заявил Обара. – Мы не играли (английское слово «play» он произнес на японский манер: «пурэй») в ту ночь ни разу. Я не предлагал ей напитки со снотворным или другими препаратами.

По словам обвиняемого, когда на следующее утро он уехал, Люси была в полном порядке.

– Мне известно, что Люси умерла, – признал он. – Но я не совершал ничего такого, что могло бы привести к ее смерти. Хотя, возможно, на мне лежит часть ответственности, я не делал того, что перечислено в обвинительной речи.

Десятки репортеров выскочили из зала судебных заседаний, чтобы сообщить о заявлении обвиняемого своим телекомпаниям и информагентствам. Обара сел на место, после чего поднялся главный прокурор, чтобы подробно зачитать обвинение. На одном дыхании, монотонно, переворачивая страницу за страницей с такой скоростью, что репортеры не поспевали записывать, он говорил:

– Не позднее чем с 1983 года под разными псевдонимами, не раскрывая настоящего имени, обвиняемый привозил женщин в Дзуси-Марину, предлагал им напитки с подмешанными наркотиками, вызывающими потерю сознания, насиловал их, надев маску, и снимал все на видео. Подобные преступления он совершал регулярно, называя их «игрой в покорение».

Между судебными системами Японии и Западной Европы или Северной Америки есть одна большая разница: процент обвинительных приговоров по уголовным преступлениям. Суды в Соединенных Штатах обычно приговаривают 73 % обвиняемых, почти такой же процент в Британии. В Японии – 99,85 %. Другими словами, судебное разбирательство почти автоматически означает обвинительный приговор: утех, кто попал в японский суд, есть лишь минимальный шанс выйти оттуда через парадную дверь. Это отражается и в отношении к обвиняемым со стороны общественности, СМИ и даже адвокатов: в Японии человек виновен, пока не докажет обратное.

– Вы виновны с момента ареста, – объяснял мне один из адвокатов Обары. – Посмотрите на статьи об уголовных делах. Об аресте в газетах рассказывают очень развернуто. Зачитыванию обвинения уделяют уже меньше внимания. Доказательство вины и окончательный вердикт – самое неинтересное.

Традицию поддерживает даже японский язык. С момента ареста, иногда еще до предъявления обвинений, подозреваемый теряет форму вежливого обращения «-сан» или «-ши» и становится «-ёугиса». Обара-ёугиса: не «господин», а «подозреваемый в уголовном процессе» Обара.

Прокуроры объясняют высокий процент обвинительных приговоров тем, что до суда доходят только те дела, в которых вина обвиняемого очевидна и доказана. Другими словами, виновен или невиновен человек – выясняется в процессе расследования, за закрытыми дверями, а не публично в зале суда. «Прокуроры, как и все население Японии, считают, что обвиняют только виновных и что арестованный почти всегда виновен, – писал социолог Дэвид Джонсон. – Подавляющее большинство японских уголовных судебных процессов совсем не похожи на битвы или соревнования, как предписывает, казалось бы, состязательная логика законов, это скорее ритуал, пустой звук, где нет места даже легким разногласиям».