Читаем Пожитки. Роман-дневник полностью

– Значит, я это… а! а! понял! Мне, значит, сменщику потом сказать…

– Какому сменщику?

– Меняет меня который.

– Никакого сменщика! Я тебе говорю: напарник когда придет менять, в шесть часов, здесь распишешься. И про инвентарный лист не забудь. Значок ему оставишь.

– Понял, понял…

– Тут вот расписание есть, смотри. Отдельно на будни и на выходные.

– Зачем?

– Ну… я не знаю. Договоритесь с ним. Может, ему так удобно будет – ночь через три. Или через две, как сами решите. Он еще куда-нибудь устроится.

– Так точно! Это – да! Конечно. Устроится.

– Всех записывай. Документы или что. Фамилию, имя, отчество, к кому идет, с кем. Время не забудь.

– Про время я знаю. Вы мне тогда еще про время…

– Да, кстати. У тебя на задних воротах замков нету. Там трое ворот, и все открыты.

– Ага! Открыты! Трое!

– А почему?

– Так… это. Как его?.. Нет же этих. Как их?.. Денег!

– Да?

– Да-а! Мне с прошлого раза бывший-то… как его?.. который уволился. Говорил, что наверх сообщал. А они-то что ж. Нету, говорят, денег. Вот и открытые, значит, вокруг. Ворота.

– Ну ладно… Пусть так пока.

– Я-то что. Я дело знаю.

– Ну, все, все. Сторожи. Водички задумаешь попить, предупреди ключницу.

– А-а… А, ключницу. Ключницу, да. Это я помню.

Так продолжалось минут двадцать. После того как руководитель удалился на заслуженный отдых, две уборщицы, прилежно натиравшие рядом линолеум, оживились. Одна подлетела со шваброй к пенсионеру и шепотом, больше похожим на истошный вопль, провозгласила:

– А по мне оно, стало быть, так следует!! Начальников столько теперь стало, что раньше один был, а теперь одни сплошные начальники! И уж не знают, куда еще деть! Правильно я говорю?

Ее служебная подруга с готовностью кивнула.

– Они тут ходят – командуют. А мы – убирай! А нам бы лучше вот эти их деньги, когда им там суют незнамо за что, их нам бы лучше, уборщицам, которые тут вот, здесь, убирают каждый день, нам бы их эти деньги от начальников, вместо того чтоб их по карманам там распихали, вот эти прямо деньги по уборщицам-то да и распределить! Поровну!

– Си-ди-и! – махнула подруга на нее рукой – в гневе оттого, что не ей первой пришла в голову такая светлая мысль.

Куцый пенсионер смотрел на перевозбудившихся оторв выцветшими маслинами глаз. Его седенькие усы запали в уголки рта. Представить себе, что этот охранник сможет при захвате школы террористами ощетиниться пятью рядами акульих зубов и, вооружившись до них, открыть бронебойный огонь на поражение, мне лично не удавалось.

Пошел оттуда к родителям. Дядя Коля, мучимый бесами намечающейся весны, отказывается находиться дома. Он поминутно выходит курить и курит, тоскливо глядя за калитку. То и дело, открыв ее, присаживается рядом на завалинку. Долго сидеть без дела ему трудно; он вскакивает и пытается ковыряться в снегу, несколько тонн которого надежно укрывают огород. Потом заходит в дом глотнуть начинающего плесневеть кофею, но тут же выскакивает обратно, на улицу, чтобы проверить – не осталось ли в сарае каких-нибудь закончившихся три недели назад дров. Временно убедившись в их отсутствии, принимается искать случайные деревяшки, подпиливает сучья у деревьев. Регулярно – примерно раз в час – он достает из специального ящичка все семена, накупленные за зиму и приготовленные для посадки весной, перебирает их, складывает, раскладывает.

– Тебе еще не надоело?! – кричит maman. – Что ты их хватаешь без конца?! Положи и не трогай! Нечего хватать! Успеется!

– Я не хватаю… – мычит дядя Коля, изучая разноцветные пакетики круглыми глазами. – Я думаю…

И, словно бы в подтверждение своих слов, он подходит с пакетиками к окну, чтобы долгим оценивающим взглядом окинуть, как выражается maman, «свои гектары» размером в четыре сотки, а в голове его между тем десятками роятся проекты обустройства и благоустройства, посадок и рассадок, опаливания и пропалывания – все, все, чем так знаменит любой крепкий хозяйственник, нормальный русский мужик, привязанный к земле пуповиной от роду.

– Снег когда сойдет, надо бы к деду на могилу сходить, порядок навести…

Maman произносит это вслух с отсутствующим взглядом. С наведением порядка в нашей семье всегда было не очень. Мы, люди грешные, ходим на кладбище, только когда «там небось уже стыдобища». Все лень проклятая…

В прошлый раз, летом, по пришествии на погост, взору нашему предстало традиционное запустение. Плюс ко всему откуда-то появилась крапива. С тонкими шерстяными перчатками управиться с ней без ущерба для моих, например, холеных ручек не представлялось возможным.

– Подожди-ка… – внезапно насторожилась maman. – Ви-ить! Ви-тя-а! – позвала она кого-то. – Вить, можно тебя на минутку? Мы здесь. Подойди, пожалуйста.

Я увидел, как, выступая между могил, к нам приближается простенький мужичок лет пятидесяти с двумя штыковыми лопатами. Бесхитростную одежду его кое-где выпачкал строительный раствор.

– Вить, здравствуй! – поздоровалась с мужичком maman. – Это вот сын мой. А Виктор работает здесь, при храме.

Мы аккуратно пожали друг другу руки.

Перейти на страницу:

Все книги серии Для тех, кто умеет читать

Записки одной курёхи
Записки одной курёхи

Подмосковная деревня Жердяи охвачена горячкой кладоискательства. Полусумасшедшая старуха, внучка знаменитого колдуна, уверяет, что знает место, где зарыт клад Наполеона, – но он заклят.Девочка Маша ищет клад, потом духовного проводника, затем любовь. Собственно, этот исступленный поиск и является подлинным сюжетом романа: от честной попытки найти опору в религии – через суеверия, искусы сектантства и теософии – к языческому поклонению рок-лидерам и освобождению от него. Роман охватывает десятилетие из жизни героини – период с конца брежневского правления доельцинских времен, – пестрит портретами ведунов и экстрасенсов, колхозников, писателей, рэкетиров, рок-героев и лидеров хиппи, ставших сегодня персонами столичного бомонда. «Ельцин – хиппи, он знает слово альтернатива», – говорит один из «олдовых». В деревне еще больше страстей: здесь не скрывают своих чувств. Убить противника – так хоть из гроба, получить пол-литру – так хоть ценой своих мнимых похорон, заиметь богатство – так наполеоновских размеров.Вещь соединяет в себе элементы приключенческого романа, мистического триллера, комедии и семейной саги. Отмечена премией журнала «Юность».

Мария Борисовна Ряховская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Дети новолуния [роман]
Дети новолуния [роман]

Перед нами не исторический роман и тем более не реконструкция событий. Его можно назвать романом особого типа, по форме похожим на классический. Здесь форма — лишь средство для максимального воплощения идеи. Хотя в нём много действующих лиц, никто из них не является главным. Ибо центральный персонаж повествования — Власть, проявленная в трёх ипостасях: российском президенте на пенсии, действующем главе государства и монгольском властителе из далёкого XIII века. Перекрестие времён создаёт впечатление объёмности. И мы можем почувствовать дыхание безграничной Власти, способное исказить человека. Люди — песок? Трава? Или — деревья? Власть всегда старается ответить на вопрос, ответ на который доступен одному только Богу.

Дмитрий Николаевич Поляков , Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее