Читаем Пожитки. Роман-дневник полностью

– Вить, скажи, пожалуйста, сколько будет стоить порядок на могиле навести? Убрать тут все, и за оградой тоже, траву вынести.

Мужичок оценивающе посмотрел на могилу.

– Пятьсот рублей хватит? – предложила maman.

– Ну, хватит…

– А вот, послушай, я тебя спрошу. Ты не мог бы взяться… вообще тут… ограду поправить, столик, лавочку?

– Пошкурить, покрасить?

– Ну да! Сами-то мы неизвестно сколько будем ковыряться. Нам в общем-то не к спеху. А я бы тебе попозже, недельки через две, бордюрного камня привезла. За сколько возьмешься?

– Ну… тыщщи за три.

– А материал твой будет?

– Мой… – пообещал мужичок.

– Вот и чудненько! – удовольствовалась maman. – Тут ведь, сам понимаешь, времени особенно нет. А тебе заработок лишний.

– Угу… – согласился Виктор.

– Тогда я тебя вот еще о чем спрошу. Не мог бы ты рябину срубить? Боюсь, повалится от ветра, ограду сломает. Ты всю не убирай, оставь одну часть, которая прямо растет, а остальные две – видишь, наклонились? – срежешь, я хоть буду знать, что у деда нашего все нормально. Тут вон трава какая! Теперь еще и крапива полезла. Я так думаю, она отсюда идет – видишь, где по соседству две могилы еще бесхозные? К ним тогда, как похоронили в начале восьмидесятых, с тех пор не приезжает никто. А семена к нам летят. Потому все и заросло.

Мужичок критически глянул на соседние могилы.

– Не-е… – покачал он головой. – Не от них это. Это оно… само уже.

Упомянутое Виктором «само» отозвалось холодом в моей душе. Я давно подозревал: запустение на могилах не исчерпывается одной лишь материальной природой. Черствость и равнодушие близких умершего приводят к такому запустению. Моя черствость и мое равнодушие бурьяном проросли на могиле деда Ивана… Я вызвался полностью оплатить труд «мужичка при церкви», хотя и понимал прекрасно, что деньгами вину не отменить.

Скоро maman исполнится шестьдесят. Если бы я написал книгу про нее, написал бы откровенно, все, что знаю, все, что видел, а главное – что чувствовал в том или ином возрасте, с безвестностью было бы покончено, сам Ромен Гари с уважением пожал бы мне руку. Но при жизни родителей таких вещей не делают, да и после их смерти я не собираюсь пускать себе пулю в лоб. Стараюсь абстрагироваться от цифры. Лелею в себе признание, что она не означает ровным счетом ничего. Прорехи в здоровье – побоку. Главное – психомоторика, интеллигентность, язык, интуиция, желание жить и держать жизнь в строгости.

А еще есть кураж.

И не все еще выпито.

Последний финт от maman: она устроилась работать кондуктором и теперь «рассекает» на шикарном комфортабельном автобусе между Городом Детства и вавилонами. Рассказала, что во время очередного рейса в автобус зашел мужчина крайне преклонных лет. « Говнистый », как она определила. То есть из числа тех, кто думает, что седины могут служить защитой от зуботычин. Платить старичок отказался, хотя сел не на льготное место. Более того, начал «выступать»:

– Мне надо ехать! Понятно? Денег не дам! И ты передо мной не стой!

Maman наклонилась к нему и сказала голосом Снежной королевы:

– Мы с вами свиней вместе не пасли. Так что можете мне не тыкать. Таким тоном будете с женой своей разговаривать, если она позволит. Не хотите платить – на следующей остановке выйдете.

– Я? А? – завякал старичок. – Я?.. ня…

– Или я вас выкину!

– Мя…

– Вы-ки-ну!

Представляю, как она выглядит со стороны. Бесспорно умна. Бесспорно предупредительна. Порода, узаконенная свыше. Желающие вякать не по делу рискуют вылететь в окно; просить водителя об остановке maman не будет.

Двусторонне осознанно мы стали дружить в начале девяностых годов. Практически с нуля, мало-помалу сдвигая кровнородственную основу компанейски-интеллектуальной. Сегодня наше единомыслие обеспечивает в первую очередь разницу потенциалов во взглядах на окружающий мир, отчего возникает постоянный интерес друг к другу. Нам есть про что молчать при встречах, хотя мы редко пользуемся тишиной. Накопленный опыт нуждается в самовыражении. Мы достигли того уровня дискуссий, когда случайные попутчики бесед раздражают своими открытыми в изумлении ртами. Попутчики нам не нужнее свидетелей. Мы самодостаточны и автономны. Совсем недавно сдав норматив по общению, мы только-только начинаем говорить. Шестьдесят лет – всего лишь цифра, причина вздыхать для одних и повод для других судорожно размышлять о выборе подарка. Чую, чую очередь страждущих закусить на халяву.

Ладно… Отгремят никому не нужные юбилеи, все успокоится, мы снова сядем на огородике с кошками и собачкой, дядя Коля начнет вертеть шашлык, а мы, потягивая традиционное пиво, примемся следить за увяданием роз и спорить, обсуждая темы, вечные, как сама наша жизнь…

Надеюсь, что ты всегда найдешь меня, матушка. Где бы я ни потерялся.

День c Гуманоидом

В три часа пополуночи Девушка, разбудив меня, призналась:

– Послушай… У меня в животе… Это… что-то другое.

Перейти на страницу:

Все книги серии Для тех, кто умеет читать

Записки одной курёхи
Записки одной курёхи

Подмосковная деревня Жердяи охвачена горячкой кладоискательства. Полусумасшедшая старуха, внучка знаменитого колдуна, уверяет, что знает место, где зарыт клад Наполеона, – но он заклят.Девочка Маша ищет клад, потом духовного проводника, затем любовь. Собственно, этот исступленный поиск и является подлинным сюжетом романа: от честной попытки найти опору в религии – через суеверия, искусы сектантства и теософии – к языческому поклонению рок-лидерам и освобождению от него. Роман охватывает десятилетие из жизни героини – период с конца брежневского правления доельцинских времен, – пестрит портретами ведунов и экстрасенсов, колхозников, писателей, рэкетиров, рок-героев и лидеров хиппи, ставших сегодня персонами столичного бомонда. «Ельцин – хиппи, он знает слово альтернатива», – говорит один из «олдовых». В деревне еще больше страстей: здесь не скрывают своих чувств. Убить противника – так хоть из гроба, получить пол-литру – так хоть ценой своих мнимых похорон, заиметь богатство – так наполеоновских размеров.Вещь соединяет в себе элементы приключенческого романа, мистического триллера, комедии и семейной саги. Отмечена премией журнала «Юность».

Мария Борисовна Ряховская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Дети новолуния [роман]
Дети новолуния [роман]

Перед нами не исторический роман и тем более не реконструкция событий. Его можно назвать романом особого типа, по форме похожим на классический. Здесь форма — лишь средство для максимального воплощения идеи. Хотя в нём много действующих лиц, никто из них не является главным. Ибо центральный персонаж повествования — Власть, проявленная в трёх ипостасях: российском президенте на пенсии, действующем главе государства и монгольском властителе из далёкого XIII века. Перекрестие времён создаёт впечатление объёмности. И мы можем почувствовать дыхание безграничной Власти, способное исказить человека. Люди — песок? Трава? Или — деревья? Власть всегда старается ответить на вопрос, ответ на который доступен одному только Богу.

Дмитрий Николаевич Поляков , Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее