Это было совсем уж неожиданно. Он подумал, что, с одной стороны, все клятвы, все обещания теперь теряли силу, а с другой — не знал, чем можно оправдать измену. Тем, что ему уже больше нельзя быть с Линой? Но разве это оправдание? И почему это пришло в голову только теперь? А не вечером и ночью, когда он провожал Раю через сад. Тогда он чувствовал в себе смирение, он стал как бы иным, даже это — неминучее, страшное — отступило на шаг. Что это было? Чувство познания? Вызов кому-то?
Думая о Рае, не ощутил ни отвращения, ни злобы, только что-то похожее на презрение к самому себе. Вот таким оказался, упал в первые распахнутые объятия. А ведь недавно высокомерно мнил себя идеальным, цельным, осуждал отца за женитьбу. Валерий сел на постели. Так вот что мешало ему!.. Вот с чем он не мог примириться! Он разрушил что-то в самом себе… Зачеркнул свою великую любовь. Неужели зачеркнул? А может… Что — может? Какое это теперь имеет значение! «Ты исчезнешь с лица земли, как дождевая капля. Ты не оставишь даже следа». И что-то протестовало в нем, кричало: «А как же любовь?!» «Чья любовь? — бил наотмашь ответ. — Вот эта или… та?» Прошлый вечер и ночь казались ему наваждением, а сама любовь обманной, словно краденой. Да, ему было хорошо с Раей, но ведь он ждал чего-то большего.
Обо всем этом ребята нынче рассуждают запросто, и парни и девушки, и так рано развеивается тайна, но с ним было иначе… И вот… вот совсем не так. Наверно, не надо жалеть, ведь это было, и он знает теперь, что это такое, но оно было и последним предостережением ему в этом мире. Идя по этому пути, можно зайти очень далеко. Ведь что-то же есть выше… Нет, выше самой любви, наверно, нет ничего, но только когда она настоящая. И на страже ее люди поставили честь и совесть. О которых он думал не раз, особенно последнее время, после того как ими пренебрег самый близкий ему человек — отец. Он тяжко обокрал Валерия и отнял не коттедж, не машину, а другое, спрятанное в самой середине мира. И пока течет по жилам пускай и больная кровь, он должен исполнять все законы жизни.
Вторую неделю Лина не встречала Валерия. Но, даже не видя его, жила в особой уверенности, в радости, исходящих как бы из нее самой. Казалось, что-то открылось ей, словно и мир стал другим, изменился, засветился, острей запахли сосновые почки и прозрачней стал лес и лучше, сердечней стали люди. И она тоже стала лучше, она могла бы отдать себя миру, людям, о, как бы ей хотелось сделать всех счастливыми! Принести себя в жертву! Она и раньше готова была посвятить себя… но чему? — не знала, а теперь сожгла бы себя, без колебаний, ради счастья одного-единственного человека… Конечно, сгорать и умирать ей не хотелось, ей просто очень легко работалось. Она способна была засеять синим цветом льна всю землю, ее любви хватило бы на это. Лина знала, что не сможет жить без Валерия. Такого раньше не могла себе и представить. Она сеяла лен, а думала про Валерия. Убирала дом и снова думала о нем. Весь день напролет. Как они встретятся. Что скажет она. И потом — что скажет он. И так без конца.
Валерий не появлялся, наверное, была причина. Но понемногу в ее сердце стала закрадываться тревога. И тогда она, свернув работу пораньше, пошла к нему сама.
Валерий сидел у своего «завода», как шутливо называл он винарню, и что-то рисовал. Увидев Лину, дернулся, то ли удивившись, то ли испугавшись, повернул холст к стене и даже загородил. По его лицу скользнула тень, а потом он наклонился и стал вытирать кисть о колоду.
Неожиданно волнуясь, Лина спросила:
— Валерий… у тебя что-то тяжелое на душе?
Он поднял голову. «А что, — подумал, — взять и сказать. Это будет хоть честно». И сразу стал сомневаться, честно ли. Наверно, все-таки да, но что это принесет Лине? Лучше, если она подумает, что он больше не любит ее. А может, сказать ей позже, догадывался: сейчас нельзя. Она летела к нему как птица, а он ударит, словно браконьер из-за куста. Такая правда ничего не стоит. Это уж точно. Вообще он многое стал понимать в последнее время. Испытывая жизнь на вкус, на ощупь, познавая и ее сладость, и горечь, безошибочно угадывал истину. Недаром люди, которым осталось тянуть недолго, и особенно те, кто знает об этом, догадывается или хотя бы неясно предчувствует, загораются новой силой, иногда недоброй, разрушительной, а чаще — творческой, успевают за короткое время столько, что в обычных обстоятельствах не сделали бы и за десятилетия.
Валерий особенно тонко оценил этот момент и даже место, где происходил разговор. Это было грешное место, где чистый сок земли перебраживает в вино, которое переворачивает, переменяет все в людях. Такая углубленность в мир, в свою душу не пугала и не удивляла Валерия. Он как бы проникал во все вокруг мыслью, каждый раз ища и находя единственно справедливое решение.