За оборонным противостоянием стояла экономическая и технологическая гонка, которую Россия систематически проигрывала. В крымской кампании флоту России, все еще в значительной мере парусному и деревянному, противостоял паровой флот противника. Как уже было сказано, качественное отставание приходилось компенсировать объемами, что означало перерасход ресурсов.
России приходилось нести прямые издержки за ведение активной мировой политики: военные операции за рубежами страны, помощь ставленникам и дружественным режимам. Россия/СССР вела колониальные войны — с Турцией (1828–1829), с Персией (1826–1828), Кавказскую войну (1817–1865). Сюда же можно отнести продвижение в Среднюю Азию, занимавшее первый из рассматриваемых периодов и, наконец, Афганскую войну (1979–1989). В XX в. число прямых военных конфликтов падает, но возрастает опосредованное участие СССР в войнах его ставленников. Их приходилось оплачивать, посылать военных советников, давать технику и т. д. Все эти ресурсные затраты не приносили иных дивидендов, кроме призрачных стратегических преимуществ в контексте апокалиптического сценария Последней битвы.
Далее приходилось осваивать территории и пространства, завоеванные под давлением логики экспансии великой империи. Такое освоение требовало разнообразных ресурсов — людских, денежных, организационных и не приносило непосредственных прибылей. Налоговые поступления от новоприобретенных территорий систематически оказывались ниже стоимости колонизации. Все прибытки носили статусный и стратегический (в логике мышления Генерального штаба) характер.
Наконец, продвижение России/СССР встречало закономерное сопротивление других субъектов мировой политики, заинтересованных в сохранении статус-кво. Они оказывали разнообразную помощь завоевываемым, поддерживали силы, непосредственно противостоявшие России (Турцию в XIX в. и всех, кто противостоял советской агрессии в XX в.), способствовали дестабилизации положения в собственно российских регионах и поощряли сепаратистские движения (Польша, Кавказ в XIX в., республики СССР и страны социалистического содружества в XX). Для преодоления такого противодействия требовались дополнительные ресурсы.
Кроме того, в XX в. СССР был вынужден энергично «подкармливать» своих прямых сателлитов, прежде всего в Европе, а также по всему миру. И наконец, помогать бесчисленным «прогрессивным режимам», периодически возникавшим во всех уголках земного шара. Эта политика ложилась непосильным бременем на бюджет государства.
Одним словом, России приходилось нести груз издержек великой империи глобального масштаба, что было ей явно не по карману. При ограничении претензий ролью одной из великих держав, преследующей свои интересы, но не притязающей на мировое господство, эти издержки были бы значительно меньше.
Однако не менее опасными и разрушительными для консервативных правящих режимов нашей страны являются рецепция идей, обмен людьми, проникновение взглядов и ценностей, неизбежно следующие из политики глобальных имперских обязательств. Правители России раз за разом попадали в неразрешимое противоречие: реализация имперского идеала, понимаемая не только как средство воплощения Божественного замысла, но и как радикальный способ самосохранения через навязывание русского порядка всему миру, несла в себе самоотрицание. Разыгрывалась вечная драма провинциала, который едет в столицу и грезит планами «завоевать Париж». Проходит время и оказывается, что Париж «обламывает», «проглатывает», «переваривает» честолюбивого юношу. Вместо преображения остального человечества в соответствии с великими и вечными истинами, носителями которых полагала себя российская правящая элита, мир разлагал «народ-богоносец» и вносил в его толщу «бродило» исторической динамики.
Статус великой мировой империи означает подстегивание бурного процесса распада социокультурного синкрезиса. Власть в России, с эпохи Петра I балансировавшая между технологической модернизацией экономики и социокультурным «подмораживанием», помимо воли втягивалась в систему отношений, подталкивавших к размыванию патриархального быта и динамизации жизни.