Резко снижалась мера изоляционизма. Относительно широкий слой подданных был вынужден выезжать за священные рубежи и попадал в разлагающее враждебное окружение. Рецепция технологий невозможна без восприятия более широкого круга идей, представлений и, наконец, институтов. Продвижение на запад включало в поле Российского государства стадиально более продвинутые народы Восточной Европы. Ни к чему хорошему это не вело. Они ненавидели империю, разваливали и размывали ее изнутри. Герценовский «Колокол» в Россию доставлялся с помощью поляков. Искусство и образ жизни стран «народной демократии», советской Прибалтики, Западной Украины незаметно, но неотвратимо подтачивали советский «материк». Кроме того, поляки, прибалты, остзейские немцы как люди иной — западноевропейской ментальности противостояли российскому «космосу» самим фактом своего бытия. Они несли в себе и утверждали другую культуру, иное понимание вселенной и человека. Эти факторы были неустранимы, не зависели от личной позиции «инородца» и снимались только через обрусение, масштабы которого были явно недостаточны. Традиционная культура может более или менее устойчиво воспроизводиться при отсутствии разлагающих воздействий. Имперская включенность в общемировой контекст обрекала российское общество на недопустимое, разрушительное превышение меры самоизоляции.
Для того, чтобы противостоять Западу, в нем мало ориентироваться, его надо понимать. Погружение в европейский контекст и необходимость рецепции широчайшего круга идей и технологий порождали целый слой общества, усвоивший иную ментальность. Так появлялись самые энергичные, квалифицированные и безжалостные могильщики империи.
В десятилетия имперского застоя новые идеи и новые настроения усваивались латентно. Новые люди, социальные институты, новые модели жизни утверждались подспудно, в рамках устойчивого системного качества. Но именно в этот период последующие бурные перемены становились неизбежными. В обстановке имперского застоя формировались люди, подобные Герцену, Самарину и Ростовцеву, академику Арбатову, Гавриилу Попову и Гайдару. Тогда же складывались и социально-психологические предпосылки, обрекавшие общество на революционную модернизацию. Рождались новые модели поведения, утверждались новые ориентиры, росли уровень образования, общая культура общества, мера включенности в мировой контекст, формировалась «общественность» — т. е. достаточно широкий слой более или менее автономизированных субъектов. Представители этой социальной категории задыхались в атмосфере поздней империи и готовили психологический климат для изменений.
Противостояние Запада и России. Начну с оговорки. Было бы упрощением утверждать, что весь послевоенный период заполнен тотальным противостоянием Запада и России. По временам логика общемирового взаимодействия требовала координации усилий и подвигала к совместным действиям.
К примеру, можно вспомнить действия европейских стран, принуждавших Турцию к изменению политики по отношению к Греции. В 1827 г. русская, английская, французская эскадры заперли турецкий флот в бухте Наварин и сожгли его. В 70-е годы XX в. СССР и США скоординированно способствовали военному противостоянию Ирана и Ирака. Ирано-иракская война дестабилизировала регион и блокировала возможность консолидации арабского мира вокруг экстремистского режима, представлявшего опасность как для Запада, так и для Советского Союза. Тем не менее противостояние устойчиво преобладало над взаимодействием.
На руинах антиэфемеридной коалиции возникала антироссийская коалиция. Исходная точка разворачивания послевоенного процесса — завершение борьбы с эфемеридой. Воспоминания об общей борьбе быстро улетучивались, а совместные действия по обустройству послевоенной Европы разваливались, натыкаясь на фундаментальные противоречия. Россия стремилась утвердить в Европе чуждые ей политические принципы и несвойственное европейцам видение исторической перспективы. Она стремилась доминировать, что встречало неприятие правительств и европейской общественности. Политика имперского диктата, архаичная стадиально и чуждая цивилизационно, с неизбежностью включала механизмы самосохранения. Как всегда, общая опасность объединяла разрозненный Запад. Романский и германский мир, протестанты и католики, славяне, угро-финны, потомки кельтов объединялись в противостоянии русской опасности. Россия/СССР (заметим, не без оснований) воспринимались как сила, посягающая на самые основы западной цивилизации.
Попытки России расколоть западный мир и утвердиться в нем, опираясь на «братьев-славян», единоверцев, «братьев по классу», созданный ею пояс стран-сателлитов были обречены на провал, поскольку союзники оказывались либо эфемерно-призрачны, либо неверны. Для последних — это союз вынужденный и противоестественный, так как по своей цивилизационной сути они либо прямо принадлежат Западу, либо необратимо «заражены» им.