Познание смыслов. Избранные беседы

Да. Потому что они их собирали как рабов. У них же не было проекта быть светочем и нести куда-то факел. Хотя они при этом всё равно какую-то идею «американской мечты» и центра, точки сбора для всех ищущих свободу, обозначили. Ну кто там ехал на эту американскую мечту – это уже другой вопрос. Но у них не было проекта и у них не было сита, с помощью которых они бы отсеивали. Им чем проще, тем лучше. Приехал – вот тебе казарма; если ты попал во время гражданской войны – вот тебе винтовка. Все, кто приезжал, сходил на берег в Нью-Йорке в 1861–1864, тут же призывались в федеральную армию и отправлялись на фронт против конфедератов. А после уже в казармы рабочие – работать на потогонной системе, на шахты, строить железную дорогу с запада на восток и так далее.

Но тут вопрос, собственно, кого приглашаем, какие сита и какие средства отбора ставим? Широчайшие, я думаю, должны быть. С минимальными ограничениями возможности приезда. Потому что Россия – это страна, в которой плотность населения менее 10 человек на квадратный километр. Это уникально, такого нет больше нигде.

Просторы у нас огромные. Идея, где можно взять эту энергию для следующего рывка, который мы условились называть сталинизмом, в общем, понятна, хотя, конечно, в общественном сознании сталинизм это нечто иное. Мы можем пустить китайцев…

Только не китайцев. Почему? Объясняю. Потому что, во-первых, китайцы не являются материалом для чужих империй. Это люди, которые знают о себе, что они некто. Они уже некто – благодаря Китаю. Мао Цзэдун сделал их из «нолей» кем-то. Вот Китай – это ещё один пример. До начала XIX века китайцы много о себе понимали, очень много. Но Англия опиумными войнами, интервенцией великих держав всё это разметала, унизила империю. Солдафоны входили в Запретный дворец, всё было оскорблено и растоптано. Огромные потери. Оказалось, что вся великолепно отстроенная система китайского чиновничества не работает. В общем, унижение было сравнимое с тем, которое понесла Германия после Первой мировой войны.

После этого что началось? Полоса гражданских войн, вторжение Японии, «полевые командиры», которые поделили Китай между собой, – то есть запустение страшное. На всём этом поднимается Мао Цзэдун, который берёт китайских крестьян – наиболее забытую, отброшенную с обочины истории в никуда массу, – и превращает всё это в империю. В империю, которая сегодня заставляет о себе говорить. В общем-то у неё ВВП сравним с американским, если реально подходить к вопросу. Это первая экономика по количественным показателям – не по технологии, а по количественным показателям. Армия у них тоже вторая в мире. Потом мы очень многого не знаем об их ядерном оружии, потому что они врут и не краснеют, говорят всё время, что у них там 80 каких-нибудь ракет на жидкостном топливе. В общем есть догадки, что это всё совершенно не соответствует действительности.

Короче говоря, китайцев нам не надо, потому что они, во-первых, о себе уже кое-что знают, а второе: когда они приходят и работают на чьей-то чужой территории, они не вмешиваются в судьбу этой страны. Вот китайцев полно в Штатах (чайна-тауны всякие), но они не собираются участвовать в политической борьбе, они никому не мешают, они ходят как в марсианских хрониках – местные тени сквозь прилетевших землян…

Мы говорили о невозможности возврата сталинизма. И как бы мы ни боялись, сталинизм действительно к нам не вернётся, потому что нет для него никаких предпосылок.

Нет человеческого ресурса – прежде всего.

Различие «государства» и «политического общества»

02.03.2016

Комментарий Джемаля к постановке вопроса:

Государство – это одно из наиболее расплывчатых и ускользающих понятий. Исходный смысл этого слова в западных языках связан с термином «состояние».

Но что это такое? Состояние чего? Скорее всего, изначально имеется в виду хаос человеческих масс, захваченных определённым состоянием, которое жёстко структурирует начальную, «догосударственную», ситуацию.

Правящим кругам так нравится думать. Есть-де жуликоватые и ленивые крестьяне и торговцы, которые по естественным склонностям погружены в беззаконие. На них мы, правители, набиваем обручи, как на бочку. Так что она становится крепкой, приобретая чёткую форму, и не рассыпается.

Только это совершенно лживый миф. И он возникает именно тогда, когда правящие круги ощущают свою далеко зашедшую слабость, а управляемая масса становится величиной или фактором Х. Тогда-то и возникает философия государства.