Познание смыслов. Избранные беседы

То есть мир может исчезнуть…

Мир исчезает и, естественно, это гибель для всех, но кто-то либо сохраняет язык, в отличие от всех остальных, либо он телепатическими или иными сверхспособностями адаптирован к невербальному состоянию, к невербальной экзистенции людей Золотого века. И для него, для той маленькой группки не существует проблемы гибели через забвение языка как средства коммуникации и постижения окружающего. Они переходят в следующий этап. Это именно те реальные хозяева, – ну и те, кто стоит за ними и дает им такую возможность.

Что же касается desdichados, то всё, что они строят, они строят на языке, потому что база, на которой всё основано, – это база Откровения, это база Скрижалей, которые получил Моисей, это база Торы, это Коран. Это язык в высшей степени.

И поэтому здесь абсолютно противоположные полюса, потому что сама борьба идёт вокруг дискурса. Почему говорится: «хозяева дискурса»? Почему вся борьба всегда шла за интерпретацию, за комментарии, за, в конце концов, изменение текста, фальсификацию текста (имеется в виду Священные Писания)? Именно поэтому. Если выдернуть из розетки этот шнур, то, конечно, идёт обесточивание всякого сопротивления, всякого противостояния. Тогда то, что стремится к эсхатологии, гибнет, оно проигрывает. И остаётся только Вечное Возвращение, вечное «повторение равного» и победа Золотого века будущего.

Революционное неравенство: кто заменит пролетариат в роли «гегемона»

23.03.2016

Комментарий Джемаля к постановке вопроса:

Начало Нового времени ознаменовалось тезисом равенства, которое вместе со свободой и братством стало формулой преображения старого мира. С точки зрения радикалов более позднего разлива требование равенства было, во-первых, глубоко фальшивым, во-вторых, сугубо буржуазным и носило в основном отрицательный характер. Буржуа требовали отмены привилегий и уравнения в правах с дворянством. На самом деле это было клерикальное требование: попы во все времена опирались на класс торгашей и ремесленников как свою наиболее лояльную базу. Вместе с тем клерикальный конфликт с «людьми шпаги» проходит красной нитью через все повороты истории.

Марксистская революционная социология обнаружила нового гегемона: пролетариат. На требование равенства буржуа тогдашние радикалы ответили требованием нового неравенства – диктатуры пролетариата. Это был очень сильный ход, прежде всего в стратегическом плане. Пролетариат знать не знал о том, что его назначили в господствующую верхушку грядущего. Поэтому от его имени диктатуру должны были осуществлять интеллигенты (концепция Грамши об отдельном новом классе интеллигенции как участнике исторической борьбы на самом деле не уводит от марксизма, а открывает важнейший его секрет).

Именно эта двойственность марксистской идеи «пролетариата – выдвижение его в гегемоны при полной невозможности самостоятельно осуществлять эту миссию – фактически обрекала весь проект на провал. Грамшизм де-факто стал господствующей практикой в социалистическом лагере. Партийная бюрократия в своём доминирующем большинстве состояла из интеллигентов. В конце концов «ползучий грамшизм» заставил руководящие круги Коминтерна отказаться от идеи диктатуры пролетариата, заменив её на общенародное «социальное государство».

После этого на социализме можно было поставить крест. Диктатура пролетариата стала водоразделом между упругим, восходящим, живым порывом революционных сил вверх и (при отрицании этой диктатуры) началом упадка и гниения.

«Общенародное» – это возврат к равенству. А «равенство» означает буржуазию, цеховиков, Горбачёва, и так далее, и тому подобное.

Новым революционным силам «равенство» – как кость в горле. Но не пролетариат же, давно исчезнувший и разложившийся в люмпенов, криминальных гопников и тому подобную публику, снова вытаскивать в качестве политического фактора! Это уже даже не смешно.

Понятно, что революционные силы не должны искать кого-то на роль гегемона помимо самих себя. Здоровый революционный проект, имеющий шанс на то, чтобы состояться, должен уйти от этой лжи, когда правят бюрократы в очках, а чествуют в качестве «соли земли» стахановых.

Революционные силы состоят из одиноких героев, нашедших друг друга, – таких, как Че Гевара и Кастро, как Баадер и Ульрика Майнхоф[39]. Но откуда берутся эти одинокие герои? Это осколки разгромленной касты воинов, которые были выведены из пирамиды политического общества при замене государя на президента или премьер-министра. Легитимация насилия исключительно в рамках государства сделала офицерские должности лицензируемыми, а военные машины (армию) состоящими из дрессированных крепостных. По сути, государство создало небывалый феномен: армии рабов под командой вольноотпущенников.