Познавший гармонию

Вспоминал потом: «Когда я с Каспаровым в Вильнюсе играл, аудитория болельщиков-музыкантов четко разделилась: артисты оперного театра с Норейкой во главе – за меня были, а гастролировавшие там эстрадники, в том числе и Алла Пугачева, моего соперника поддерживали, он ведь младше меня на сорок лет…

Сказал как-то: «Когда за звание чемпиона мира борешься, надо постоянно быть готовым к военным действиям. Постоянно. А когда я чемпионское звание в 57-м году завоевал, появилось чувство, будто против меня весь остальной мир восстал. Я – против всего мира. Не способствовало это ни спокойной жизни, ни комфортному состоянию души. Может быть, поэтому на следующий год в матч-реванше Ботвиннику уступил, а не только потому, что болел во время матча. А может, потому и болел, что дискомфорт внутренний чувствовал… Ведь когда я проиграл, всему народу объявили, что новый чемпион мира зазнался, плохо подготовился, в шапкозакидательство впал, вы ж знаете, как это у нас делается. А на самом деле болел я, и сильно болел, и не одну партию с температурой играл, после матча у меня даже воспаление легких обнаружили…»

Но слова «проиграл» избегал бессознательно (или сознательно?). Говорил обычно: «В матч-реванше с Ботвинником меня постигла немилость судьбы».

Или: «В партии с Ботвинником в Гронингене в 1946 году впервые опробовал новую систему в Грюнфельде и хотя разочарование пришлось пережить тогда, уже с Эйве в 48-м году в претендентах удалось победу одержать и моим именем система та названа».

Чемпионской ментальностью обладал с юных лет. Когда в 1935 году Алехин проиграл матч Эйве, Смыслову было четырнадцать. Школьный товарищ спросил его: «Вася, хотел бы ты быть Алехиным?» «Побежденным – нет!» – ответил подросток.

Верил в себя, в судьбу, сказал однажды скептически: «Дважды кряду победить в турнире претендентов? Пожалуй, ему это не удастся…»

«А вы-то сами, Василий Васильевич? Вы-то сами?!»

«Так то ж я!»

На каком-то собрании стали попрекать его коллеги-гроссмейстеры частыми зарубежными поездками. Обронил только: «Что-то не припомню, чтобы Капабланка просил у кого-нибудь разрешение в заграничных турнирах играть…»

* * *

20.3.1998. «Знаете, В.В., мне тут книгу прислали о знаменитых шахматистах-евреях, в Израиле изданную. Там и вы помянуты…»

Засмеялся: «Ну, это они мне польстили так, Г., просто польстили. Помню, говорили что-то об этом… Но нет, не думаю… – и снова после паузы: – Да-а-а, польстили мне, однако…»

Напомнил диалог из рассказа Василия Аксенова «Победа».

«Вот интересно, почему все шахматисты – евреи?» – спросил Г.О.

«Почему же все? – сказал гроссмейстер. – Вот я, например, не еврей».

«Правда? – удивился Г.О. и добавил: – Да вы не думайте, что я это так. У меня никаких предрассудков на этот счет нет. Просто любопытно».

«Ну, вот вы, например, – сказал гроссмейстер, – ведь не еврей».

«Где уж мне!» – пробормотал Г.О. и снова погрузился в свои секретные планы.

Через несколько лет этот вопрос всплыл снова. «…мама моя еврейка была?..» Долгая пауза. «Да нет, пожалуй, не была… Хотя Рохлин и говорил что-то об этом, да и другие. Не знаю, не знаю… Нет, не думаю всё же, что была… Конечно, ежели вглубь идти, всё что угодно можно обнаружить. Да и то, скорее, по другой линии, по отцовской. Мне тут из Петербурга привезли отцовский диплом об окончании Технологического института. Так оказывается, был мой батюшка Иосифович, а не Осипович. Отец мой в 43-м году умер, а матушка пережила его почти на сорок лет, она с моим старшим братом жила. Но знаете, если копать, так и до Ивана Грозного можно дойти…

Меня ведь всюду принимали с одинаковым почетом, хоть в Израиле, хоть в арабских странах. Я вообще на вопросы национальности очень спокойно смотрю. Вот звонили мне как-то из Еврейской Энциклопедии, составляли они список известных евреев. Тот же вопрос задали. Так я им так же и ответил: был вроде кто-то, но точно сказать не могу… А те: если вы сами точно не знаете, не можем включить вас в список. Так что мне, в отличие от Михаила Моисеевича, здесь гордиться особо нечем. Но знаете, Г., меня это и не занимало никогда…»

Оставим в покое и мы национальность седьмого чемпиона мира. Не в этом дело. И не в том, что Борис Васильевич Спасский говорил, порой, при совместном анализе – ах, Василевич, Василевич, умная еврейская голова. И не в том, что, приехав в Израиль, просил Нейштадта: «Яша, не могли бы вы купить для меня две мезузы, мне как-то не с руки будет…» И не в том, что в последние годы выглядел он как библейский пророк, сошедший с картины Рембрандта.

Россия, его Россия была для него единственной родиной, и был он глубоко русским человеком. Латинская пословица «ubi bene ibi patria» и ее русский аналог – «где кисель, там и сел» – сказаны не о нем.