Она узнала его. Он точно был родственником покойной Нины. Вселился в ее квартиру следом за первым, мотоциклетным.
– И что?
Клавдия Ивановна вдруг подумала, что парень не вышел ни телом, ни лицом. И от брата отличается, как хромая утка от породистого скакуна. И одет – страсть во что!
Разве бы Машка глянула в его сторону? Нет, конечно. И плевать бы ей было на его умные добрые глаза. Она прежде коленки вытянутые на его штанах заметила.
– Мне бы поговорить с вами, Клавдия Ивановна. – Парень вытащил руки из карманов.
Ладошки пухлые, белые, как булки сдобные.
– Говори.
– А можно мы войдем к вам? Или к нам? Как вам будет удобно.
– А так вот, на пороге, нельзя?
– Да разговор больно долгий. Серьезный. Вам стоять трудно, я вижу.
– Глазастый какой! – фыркнула она.
Но неожиданно его забота ее тронула. Кто ее последний раз жалел-то? Сынок покойный, да и все. Машка иногда. Но только иногда. Когда ей это выгодно. Ох и бестия растет…
– Давай к вам, – вдруг решилась она. И соврала: – У меня не прибрано.
Больно интересно стало, как там Дашины двоюродные братья квартиру Нины покойной обустроили. Гремели долго, стучали, сверлили, когда ремонт затеяли. Потом все какие-то коробки, тюки таскали. Сначала вниз, потом наверх. Вниз, как она поняла, Нинины вещи. Наверх свои.
Хозяева тоже! Даша больно воли им много дала. Делают тут все, что хотят. Понятно, тяжело ей в эту квартиру входить. Ей, как соседке, и то непросто. Где-то память – подлюка – подводит. А тут все живо представила, как в кино показали.
Дверь приоткрыта на пару пальцев. Она подходит и кричит ей:
– Нина! Нина! Чего дверь-то открыта? Где ты там? Не захлопнула, говорю, дверь-то…
Нина не ответила. И Клавдия Ивановна тогда потянула на себя тяжелую дорогую дверь, которая, как представляла Даша, убережет мать от всяких злых людей.
Дверь хоть и тяжелая, но подалась легко. Без скрипа открылась. Прямо как сейчас, когда племянник погибшей распахнул ее перед ней.
– Входите, пожалуйста, – пригласил ее вежливый толстяк.
Она перешагнула порог и замерла. Сердце как будто вздулось в груди воздушным шариком, перекрыв доступ кислорода к легким. В ушах зашумело.
Вот он – этот узкий длинный коридор. Хоть и обновленный, и заново обставленный, но все тот же. Здесь она нашла Нину. Взгляд тогда сразу уперся в ее бледные ноги, раскинувшиеся в разные стороны. Потом уже пополз дальше, выше. А там…
Раны, раны, глубокие, рубленые. И кровищи кругом – лужа целая. И на стенах брызги.
Надо же, как все сразу вспомнилось! Будто вчера стояла возле Нининых тапочек, соскочивших с ее ступней. Будто час назад взгляд ее уперся в след…
След! Господи, вспомнила! Она вспомнила тот самый след левее тела Нины. И вспомнила, как затерла его своими подошвами, чтобы никто не догадался, чтобы никто не спросил. Чтобы никто не ворвался в их жизнь и не напортил ничего. А потом сняла свои тапки на пороге ее квартиры и пошла до двери босиком.
Ой, беда, беда! Ах, паскудница память! Чего же ожила ты? Зачем?!
– Вам нехорошо?
Сквозь толстые стекла очков на нее смотрели обеспокоенные глаза толстого парня.
– Нормально мне, – проворчала она и отцепила его пухлые пальцы от своего локтя. – Говори, чего хотел, да пойду я. Кашу надо варить гречневую. Машка скоро придет из школы.
– Да, да, конечно. – Он ткнул указательным пальцем в очки на переносице. – Такое дело, Клавдия Ивановна… Совсем недавно я стал свидетелем необычной ситуации. На нашей лестничной клетке в нише рядом с нашей дверью двое молодых людей занимались запретными делами.
– Чего, чего? – Она по-совиному моргнула, не поняв из его быстрой речи ни слова.
– Парень и девушка занимались на нашей лестничной клетке сексом.
Его пухлые щеки покраснели, он это почувствовал. Ему неловко было говорить со старой женщиной об этом. Но если не он, то кто?
Гришка вернулся совершенно подавленным. Лежит, не поднимается, уставив взгляд в стену. На вопросы не отвечает. Про Дашу, которой следовало бы позвонить и попросить ее о помощи, даже слышать ничего не желает.
Олег хотел сам ей позвонить, Гриша запретил. Но он все равно ей позвонит. Так же нельзя.
Сидеть на месте он не мог. Он не мог отделаться от ощущения, что важное время уходит. Время, отпущенное на то, чтобы доказать Гришкину непричастность. Ни к чему!
– Сексом? – повторила Клавдия Ивановна, подумала, зло ощерила вставные зубы и погрозила ему пальцем. – На Машку намекаешь, подлюка?!
– Нет, это не Маша.
Он на всякий случай отступил на метр.
Старая женщина выглядела очень сердитой. Чего доброго, отделает его тростью. А на нем синяки только заживать стали.
– Это другая девушка. Я отлично запомнил ее голос. И то, как она называла своего партнера Геной.
– И что? – немного успокоилась Клавдия Ивановна. – Мало тут шалав ходит? Я-то тебе чем помогу?
– Может быть, ваша Маша знает их? Может, они к ней приходили когда?
– И чего с этого? Даже если и знает их Машка? Что тебе это даст-то, не пойму?!
Она неожиданно попятилась. Уперлась спиной в дверь, резво развернулась и толкнула дверь от себя. Конец ее трости ударил о бетон лестничной клетки.