Позови его по имени (Самурай)

Нази огорчила мрачность отца, не отрывавшего сосредоточенного взгляда от фигуры молодого самурая, словно тот занял неподобающее ему место за гостевым столом. Матэ не мог ни о чём знать, его выбор был абсолютно случаен! Но Нази не поняла, что именно эта случайность, инстинктивность выбора места для медитации так поразила старого Ошоби…

Он вздохнул и отвел глаза. С левой стороны террасы уже слышались лёгкие шаги Нисана. Они обменялись поклонами и приветствиями. Китаец был всё также светел и улыбчив, но в глазах его уже не было ни тени вчерашней беззаботности, они стали твёрдыми, быстрыми, собранными – глазами бойца.

От изумления Нази невольно поклонилась ему ниже обычного.

Самурай уже стоял с другой стороны от хозяев. Волосы его искрились миллиардами мельчайших водяных пылинок. Капельки дрожали и на лице, руках, мечах. Его словно совсем не беспокоило, что вся одежда на нём пропитана влагой. Глаза, поднятые на Нисана после традиционного поклона, казались отражением глаз китайца, в них те же зоркая твёрдость и сосредоточенность. Вообще поединщики, казалось, видели сейчас только друг друга, какие-то незримые нити протянулись между ними, они жадно ловили взгляды друг друга и отвечали словно друг другу; так жених и невеста нетерпеливо ждут окончания суеты брачного пира, чтобы остаться наконец наедине для самого важного в их жизни.

Отец и дочь тоже почувствовали это. Старик коротко кивнул. Нази поклонилась ему и первая шагнула с террасы, ведя за собой бойцов к месту поединка – их славы или гибели.

***

Всякий раз, проходя этим путём – через сад, затем девственный предгорный лес, затем редколесье побережья – чувствовала Нази странную иррациональность происходящего. Так естественно было всё вокруг: колышущиеся под тёплым душистым ветром листья и травы, золотистая рябь солнечных пятен на каменистой узкой тропинке под её легко ступающими ногами, стремительно порхающие перед самым лицом непуганые лесные птицы, звонкие переливы пения которых так радовали слух, – всё жило вокруг и ликовало от счастья жить, а она вела на кровавый смертельный поединок двух сильных красивых молодых мужчин, – для чего? во имя чего?.. Там, у самого побережья, гравиевые и гальковые холмы покрывают собой тех, кто так же шёл этим путём год, два, десять назад. Кто помнит о них? Кому дороги их имена?..

Только она и отец приходят иногда к этим могилам, к столбикам с иероглифами имён, жгут ладан в маленькой часовне среди скал.

Нази хорошо помнила тот вечер, когда она впервые задала отцу этот вопрос: зачем? Зачем они, Ошоби, поколение за поколением посвятили себя служению на этих кровавых поединках? Она слышала мнения многих, – о чести, национальной доблести, религиозном служении, совершенствовании боевых стилей, совершенствовании духа, но её отец мыслил иными категориями, и лишь его мнение было для Нази важно.

И она помнила его вдумчивый неторопливый ответ: «Во всем есть смысл, девочка моя. Традиции культивируются поколениями, и выживает лишь то, что рационально и разумно. Без традиций рухнет всё мироздание, это столпы, поддерживающие порядок в мире. Хороши или дурны эти традиции, нужны они ещё или отживают, судить не нам. Кто ввёл их – тот и отменит их, когда придёт срок.

Ты знаешь, что столетиями кипели во всём мире войны, сотрясающие собой и Корею, и Китай, и Японию. Соответственно, столетиями Бусидо культивировало национальный агрессивно-воинственный дух Японии. А не столь далёкая ещё Сэнгоку Дзизай – «Эпоха воюющих провинций», доведшая своей безумной военной вакханалией страну до грани почти полного распада! Относительный мир воцарился лишь при Шоганате Токугава, но это мир – внешний. Страна по-прежнему напичкана оружием, как засеянные поля – зерном. Остался тот же воинственный дух самурайской морали, тот же фанатизм Бусидо и жадное стремление поработить и оккупировать весь окружающий мир, начиная с Кореи и Китая… Это ещё счастье, что есть поединки, Нази! Пока в них выливается накал японского агрессивного самолюбия, пока в такой, сравнительно невинной форме выясняется преимущество того или иного оружия, – это подарок судьбы! Ты ведь понимаешь, есть и другой способ выяснения, кто сильней… более страшный…»

«Да, – ответила тогда грустно девушка. – Война…»

И всё-таки всякий раз, когда уходили бойцы тропою поединка, мучительной болью сжималось сердце Нази, всё существо её протестовало против заклания этих новых жертв, – во имя поддержания мира? – и она уговаривала себя не думать, принимать всё, как есть. Она понимала, что будь она парнем, всё было бы проще.