Позови меня трижды…

Катька осталась в Танькиной кровати, и Терех опять мог на нее смотреть. Потом она заворочалась, захныкала спросонья, и почему-то у него куда-то упало сердце. Катя открыла мутные спросонья глазенки, а через мгновение уже смотрела на него вполне осмысленно. И Терех стал показывать ей рыбок в трехлитровой банке. Рыбок ему подарила бабка на день рождения еще осенью, а на аквариум так сбиться и не смогла, колхоз ей тогда не дал машину для картошки. Так, блин, картошка и погнила в подполье, бабке столько картошки было не надо, вот и не купила она тогда Тереху аквариум. Половина рыб из-за этого передохла, но оставшиеся поражали своей живучестью и мотыля жрали целыми пригоршнями. Катька уткнулась носом в аквариум, поражаясь бурной жизни, которую вели крошечные рыбки в таком небольшом пространстве…

И уже даже когда Макаровна вернулась от Ленки чем-то сильно расстроенная, Катя стала часто просить знаками маму вечерами отвести ее в гости к Тереховым, плача и колотясь в дверь. Мама была от ее просьб в смятении, когда Терех широко распахивал на их стук двери, она видела полуспущенного на пол с дивана его пьяного в дым папу. Но мама не знала, что спящий папа Тереха был совершенно безобиден и совсем не мешал им играть. Старшие Тереховы так и не смогли согласовать в Горгазе установку газовой колонки, папе Терехову все время было некогда, после работы ему все время свистели со двора, после чего он сразу заваливался на диван. Поэтому в ванной у Тереховых до сих пор стоял огромный титан. И Катя с Терехом могли часами сидеть в ванной при свете веселого огня, поедавшего щепу в чугунном титане, рассматривать Танькины открытки и азбуку с большими, на весь разворот картинками, на которых дяденьки в галстуках улыбались им на фоне земного шара и разлетающихся в разные стороны белых голубей. Тереху сказали в садике, что они с Катькой живут как раз на таком шарике, а он сомневался. Катя задумалась надолго, а потом мысленно согласилась с Терехом. И как сами эти дяденьки с шарика не падают, когда выпьют водки как папа Тереха?

А иногда папа близнецов, дяденька Кондратьев, брал их с собой в голубятню, и они могли часами сидеть в шатком домике на четырех деревянных столбах. Голуби дяденьки Кондратьева были непохожи на тех, что были нарисованы в азбуке. Дяденька Кондратьев говорил, что в азбуке нарисована шелупонь беспородная, за которую на базаре только по шее дадут, а веточки в клювики своим голубям он запретил засовывать Тереху, которому очень хотелось, чтобы голуби полетели в разные стороны с веточками как в азбуке.

Дяденька Кондратьев ходил в замечательных немецких сапогах, которые он сам добыл на войне, и сносу этим сапогам не было. Вот хоть куда в них топай, хоть по деревьям лазай. Он даже в них две реки форсировал — так им хоть бы хрен! А ведь еще неизвестно, где тот немец в них шастал, ну, тот, который носил их до дяденьки Кондратьева. И то, что в их стране таких сапог не производили в массовом пошиве, дяденька Кондратьев видел тайный стратегический умысел. Вон, у них в стрелковом взводе только у старшины были хорошие хромовые сапоги, а у всех остальных — опорки! Смотреть страшно! А ведь когда их из теплушек прямо в первый эшелон ссадили, не май месяц был, однако. И дяденька Кондратьев искренне считал, что они тогда немца помяли и высоту они какую-то на букву «б» взяли, которая две недели переходила из рук в руки, только потому, что всем до зарезу были нужны немецкие сапоги.

И хотя столько нового для себя открыла в мире Катя, выйдя ненадолго из-под стола Макаровны, она чувствовала, что ее мама всем крайне недовольна. Мама говорила папе, что на сердце у нее почему-то так тревожно, что надо срочно отправлять Катьку в садик, а ей самой надо на какую-то другую работу, чтобы хоть немного следить самой за дочерью. Папа вздыхал и говорил, что все изменится, если он все-таки уедет на полгода от Вали. А как жить без Вали в далекой дали, он не знал. И из-за этого у Катьки на душе тоже не было радости, будто она и впрямь выдернула нечаянно из колоды, спрятанной под диваном, десятку пик.

Вот и тете Дусе не довелось долго порадоваться, когда у Тереха неожиданно пропал папка. Перед самой весной, когда лед на реке уже покрылся ноздреватой рыхлой шапкой, Терехов-старший пристрастился заниматься подледным ловом. Рыба шла на на его мотыля словно слепая. Он так увлекался, что приходил домой с полным ящиком, доверху набитым плотвой и подлещиком. Всем домом они тогда жрали Тереховскую рыбу, кошка Макаровны от нее уже морду воротила, а у самого Тереха весь балкон был завешан серебрившимися на солнце трупиками. И тетя Дуся, матерясь, таскала белье с четвертого этажа сушиться в дворовую беседку. Она всем эту рыбу раздавала, потому что она до такой степени замаялась ее чистить, что ей очень хотелось тем же ножиком соскрести с самого старшего Тереха чешую.