Позволь взглянуть на тебя иначе (СИ)

Величественные золотые залы, заполненные обычно оживлёнными разговорами дворян и воинов, почти неслышным перестуком шагов торопящихся исполнить свои обязанности слуг, тихим позвякиванием оружия и брони стражников, патрулирующих соседние коридоры, казались теперь безжизненными и вымершими. Сквозь изогнутые аркой окна падал лунный свет, окрашивая всё, до чего мог дотянуться в призрачно-серые оттенки, холодные и жестокие. Комнаты напоминали скорее катакомбы цивилизации, память о которой давно затерялась в веках, гробницы, облюбованные лишь духами и призраками, чем тёплый и радушный дом, который помнил Локи и к которому так стремился.

Закованный в цепи и окружённый полудюжиной стражников, он вновь прошёл знакомыми переходами — по тем самым, в которых они с Тором играли, когда были детьми. Больше никого они по дороге от Радужного моста не встретили, как будто бы люди боялись безумного принца, боялись своенравного сына, которого снова вернули в его мир. Однако, сам Локи больше не ощущал в себе привязанности. Асгард для него превратился теперь в далекие, но тёплые воспоминания о детстве, о притворных битвах со стражей на деревянных мечах и со смехом опережающем его Торе, о беготне по пышным садам их матери, где они старались не растоптать её ценные травы, об уроках истории и тактики, которые он так не любил раньше, но оценил, повзрослев. То был Асгард, а не та мёртвая оболочка, в которую он превратился после, где день ото дня только крепли его разочарования, ревность и боль, а достижения меркли в сравнении с достижениями Тора, когда он перестал быть сыном Одина, а стал лишь вторым, всегда сражающимся за внимание Всеотца и почему-то всегда проигрывающим… если только он не выкидывал что-нибудь скандальное и возмутительное, потому что только тогда взор отца обращался к нему.

Как и сейчас.

Тронный зал, на первый взгляд, казался пустым, совсем как ведущие к нему коридоры. И только присмотревшись, Локи заметил Эйнхейриев, неподвижно стоящих у каждой колонны. Они выглядели как позолоченные статуи, вылепленные по единому шаблону, а их лица скрывали тяжелые шлемы. Воздух здесь был таким спёртым, что их плащи даже не шевельнулись, когда Локи и его эскорт прошли мимо.

А миг спустя он увидел её — единственный лучик света в этом царстве мрака. Освещённая лишь двумя одинокими подвешенными над троном факелами, там стояла его мать, Царица, величественная и прекрасная как и всегда. Но, в отличии от прошлого раза, когда его притащили сюда в цепях, сейчас её лицо не выражало беспокойства, она была безмятежна — приём, которому она успешно обучила и Локи, — но её небесно-голубые глаза пылали гневом. Одно только это заставило Локи сбиться с шага, замереть на секунду. Он сможет стерпеть ярость Одина, даже распалит его ещё больше ради развлечения, но её — её ярость была самым настоящим ударом под дых, болезненным и ошеломляющим. Внезапно устыдившись, ему пришлось отвести от неё взгляд, фокусируясь взамен на восседающем на золотом троне правителе. Один разглядывал его, едва скрывая своё отвращение, но его вид нисколько не встревожил Локи. Трикстер хотел растянуть украшенные шрамами губы в улыбке, хотел показать своему когда-то отцу, что больше его не боится, но помешал намордник, поэтому он изогнул бровь и ждал обвинения (нарочно избегая взгляда матери).

Обмен взглядами длился несколько минут, пока Один наконец не моргнул, словно выходя из транса.

— Твоё возвращение подобно чуме, что всегда приносит за собой смерть, и не имеет значения, какие оковы наложу я на тебя, не важно, под какой стражей оставлю — этого никогда не достаточно. Ты — предвестник хаоса, который я, боюсь, не могу удержать, — заговорил Всеотец, бросая на своего когда-то сына гневные взгляды. После он взмахнул рукой, и кляп с грохотом упал на пол, давая Локи наконец возможность улыбнуться.

— Нет под кроной Иггдрасиля такой силы, что могла бы меня остановить. Можешь опять попытаться меня сдержать, но, обещаю, ни одна из твоих тюрем не сможет заключить меня навечно.

— Не сможет, ты — скользкая змея, мне это прекрасно известно, — Один замолчал, внимательно изучая нераскаявшегося узника. Когда Всеотец вновь заговорил, в голосе его слышался намёк на сожаление и усталость. — Тебя ни капли не волнует твои жизнь и благополучие, даже обещание топора не удержало тебя от хаоса и разрушений.

— Узнав, что вся моя жизнь была ничем иным, кроме как искусно вылепленной ложью, мне теперь нечего терять, — пожал плечами Локи, избегая смотреть на Царицу.

— Разве? — вопрос прозвучал, как заготовленная ловушка, и трикстер с тревогой разглядывал Всеотца. Что задумал этот старый дурак? — Так значит, тот смертный, что помог тебе избавиться от моих печатей, ничего для тебя не значит?

Мысли Локи заметались в смятении, и на один вдох он промедлил с ответом.

— Ничего, — внутренне паникуя, процедил принц. — Его несчастная жизнь лишь крупинка пыли на ветру, раздражающая, но бессмысленная.