Позволь взглянуть на тебя иначе (СИ)

Локи почти чувствовал, как его пальцы обхватывают горло стражника, сжимаются и потихоньку перекрывают поступление воздуха; он почти чувствовал, как паника вскипает в его груди, не способной протолкнуть в себя воздух через сдавленные дыхательные пути. Локи упивался этим чувством беспомощности — таким же, какое день за днём испытывал он сам без новостей о Тони. Трикстер вздохнул, отпуская образ своих рук, сомкнувшихся вокруг горла стражника. Последние несколько дней он слишком часто фантазировал о том, чтобы придушить обоих своих безмолвных наблюдателей. Они были даже хуже Тора, когда тот иногда увязывался за Локи, следуя по пятам и убеждая принять участие в очередном «великом приключении». Младший принц каждый раз отказывался, пока брат не доводил его до такого состояния, когда выносить его отвлекающее присутствие больше не было сил. Обычно он отпугивал Тора магией или яростными взглядами, но у этих теней был иммунитет перед такой тактикой. Они следовали за ним повсюду, даже в его покои, что задевало и так уже потрёпанные нервы Локи ещё сильнее. Он переживал о Тони, потому что никак не мог понять, были ли угрозы Одина серьёзны или же он выдумал их только, чтобы контролировать Локи.

Трикстер расхаживал по комнате, ругаясь на Всеотца и самого себя за неспособностью действовать; стражник стоял рядом с дверью, следя за каждым шагом Локи.

Недавно Локи встретил Эйр, но та отказалась поделиться информацией, касающейся её короткой поездки в Мидгард, объяснив это запретом Одина разговаривать с Локи. Трикстер взъярился, его обычная невозмутимая маска растрескалась от постоянных переживаний, и начал кричать на неё — стражникам пришлось оттаскивать его, шипящего и разбрасывающегося проклятиями направо и налево. И теперь ему велели оставаться в покоях, запретив, как маленькому ребёнку, который плохо себя вёл и наказан за свою выходку, выходить наружу.

Локи чувствовал себя беспомощным, совершенно бесполезным; каждая его попытка составить план проваливалась, не успев даже обрести полную силу. Ему запретили ходить в город, чтобы он не смог найти там знакомых; ему запретили прикасаться к колдовским книгам в библиотеке, на случай, если он обнаружит там то, что не следует; ему даже запретили тренировки и поединки, и он никак не мог выместить кипящий в венах гнев. Всеотец оставил его беспомощным, поистине беспомощным.

Обед ему принесла кроткая на вид служанка; она старалась не встречаться с ним взглядом и держалась на максимальном расстоянии. Балансирующий на грани Локи огрызнулся на неё:

— Поставь сюда, — прорычал он, с издевкой взмахнув рукой, чтобы показать, куда именно она должна поставить поднос. — Ты ведь всерьёз не ждёшь, что я выполню за тебя твою работу?

Служанка вздрогнула, но подошла ближе, страшась поднять взгляд.

— Обслужи меня, — потребовал Локи, когда поднос опустился на стол рядом с ним. Он понимал, что ведёт себя нагло, пугая дитя, но это был единственный оставшийся у него огрызок контроля, и он намеревался его использовать. Трикстер бесстрастно наблюдал, как служанка взяла графин трясущимися руками и попыталась налить ему вина, не пролив, но у неё ничего не вышло. Она была уже на грани слёз, когда весь гнев Локи испарился и превратился в апатию.

— Можешь идти, — вздохнул он, взмахом руки отпуская девочку. Та сделала реверанс и в мгновение ока выбежала из комнаты, оставляя трикстера в угрюмом расположении духа. А это было только начало; и как ему прожить тысячелетие такой неуверенности?

***

Этой ночью Локи не спал, съедаемый смутными образами Тони и чувством страха. Снова и снова он просыпался в холодном поту и с бьющимся в груди сердцем, как запертая в слишком тесной для неё клетке птица. Ближе к рассвету он, наконец, оставил попытки заснуть и просто лежал с широко распахнутыми глазами, одеяло на нём сбилось, а грудь тяжело сдавливала тревога.

Он скучал по проклятому смертному и по его нескончаемой болтовне, скучал по тёплому смеху и чувству юмора, по грубым шершавым пальцам, которые могли быть на удивление нежными, когда он того хотел. Локи скучал по губам, способным произносить самую изощрённую ложь так же прекрасно, как и болезненную правду. И по его глазам — похожим на драгоценнейший янтарь — тёплым и заботливым.

Локи заскулил, вскидывая руку и накрывая ею лицо. Он и подумать не мог, что так сильно влюбится в мидгардца, чей срок жизни так мимолётен, тем более во врага, победившего его в битве. Но иногда Норны могли быть жестоки, невозможно предугадать переплетения их гобеленов и интриг.