Позывной ’Грэй’

Чем ближе мы подъезжали к городу, тем страшнее становилось. Столько разрушений! Разбитые дома, покорёженная техника, вой сирен неотложек и пожарных расчётов. Ни одного подбитого танка или бронетранспортёра я не обнаружил, что было странным. В первую очередь берлессы должны были отработать по военной технике, а не по гражданской. Аэропорт тоже был цел, как и мосты через реку. По железнодорожному мосту как раз проехал поезд, значит, железная дорога тоже цела?

Какая-то неправильная тактика у Берлессии. Или я чего-то не догоняю?

Я всю жизнь прожил в Северо-Боровинске, но теперь не узнавал улицы, по которым мы ехали. Это же только начало? Тут вообще по итогу камня на камне не останется?

Из-за заторов на дорогах мы ехали мучительно долго, нервы звенели уже, как струна! Чем ближе "ЗИЛ" подъезжал к моему дому, тем хуже мне становилось. Я хлебал воду, но это не помогало. В глазах то и дело темнело, а потом появлялось окровавленное лицо пацана, которого я пристрелил ни за что.

На повороте к дому путь нам преградило поваленное дерево. Объезжать с другой стороны дома не было времени. Я выскочил из машины, приказав водителю ждать, и побежал изо всех сил. Завернув за соседний дом, я едва не упал. Замер, как вкопанный, не поверив глазам.

Нашей пятиэтажки не было. Её просто не было! Груда плит и кирпича.

И всё...

В каком-то предобморочном состоянии я подошёл к этим руинам. Должно быть, я адресом ошибся? Мы просто не туда приехали?

Подойдя ещё ближе, я понял, что ошибка исключена. Детская площадка, построенная, когда я пешком под стол ходил, уцелела. Возле неё складывали трупы, которые извлекали из-под завалов спасатели. Дежурили две скорые — роскошь на один завал, учитывая масштабы разрушения города.

— Это твой дом? — раздался у меня за спиной голос Димона. Я и не заметил, что он шёл следом. Я ничего не ответил. Просто не смог. — Соболезную, братан!

Может быть, дома никого не было? Может, мои родные смогли спастись? — хватался я за эту маленькую надежду, как за соломинку.

Я огляделся по сторонам, выискивая знакомые лица. Может быть, кто-то видел моих? Знает, что с ними? Возле нестройного ряда трупов, накрытых окровавленными простынями, я увидел Олэську. Она стояла на коленях возле одного из мёрвых коконов и плакала, поэтому не видела меня.

Слава богу, она жива! Спасибо, господи!

Я бросился к сестре, поднял её с земли и прижал к себе, думал, задушу! Не выдержал, разрыдался в её волосы.

— Слава богу, ты живой! — вторила Олэська моим мыслям.

— Где мама с папой? — оторвав её от себя, спросил я.

— Там, — показала сестра на трупы и снова упала мне на грудь, сотрясаясь от рыданий. — Я на работе задержалась. Только недавно досюда добралась. Пешком пришла...

Я обнял сестру, снял перчатку и вытер слёзы. Неподалёку стояла горстка моих соседей. Отец Игорька, бабка-алкашка со второго этажа... Я ненавидел их сейчас. Как же я их ненавидел!

Почему они уцелели, а мои родители нет? За что так с ними?

Они тоже меня заметили. Смотрели, как на врага, о чём-то зашептались. Краем глаза я увидел женщину, сидевшую на детской качельке. Она держала на руках что-то чёрное, судя по очертаниям — обугленный трупик ребёнка. Качалась вместе с ним, как будто укладывала его спать. Это была мать Игорька. А у неё на руках, должно быть, сам Игорёк?

Его-то за что, господи? Он же такой маленький...

Было очевидно, что женщина не в себе. Я и сам уже, кажется, был не в себе.

Вдруг она вскочила на ноги и, показывая на меня пальцем, на весь двор заверещала:

— Убийца! Убийца! Убийца!

Олэська вздрогнула от испуга, сильнее прижимаясь ко мне, а эта безумная всё орала, как заведённая. Кучковавшиеся у гаражей люди пошли на меня толпой, как будто бы хотели разорвать меня голыми руками! Бабки, мужики, подростки...

Я просто охуел от происходящего, поэтому начал пятиться назад, увлекая за собой сестру.

— Стоять, сучары! — заорал Димон и выпустил короткую очередь из автомата в воздух. Слетевшая с катушек толпа остановилась, обезумевшая мать перестала орать, и я пришёл в себя.

— Уходим! — крикнул я Димону.

Мы быстро пошли к "ЗИЛку", оглядываясь по сторонам. Мне казалось, что в меня целятся из каждого окна, осуждающе смотрят из каждой припаркованной машины!

— Надо похоронить маму с папой! — причитала сестра на бегу. — Мы что их там оставим?

— Мы не можем, Олэська! Нас всех убьют! Ты же видишь, что творится? Мы им уже не поможем! Их похоронят, не переживай, родная!

Только заскочив в кабину машины втроём на двойное сиденье, мы отдышались.

— Трогай! — приказал я водителю.

— Серёжа, что происходит? — вскинула на меня свои заплаканные глаза сестрёнка. Она прижала свою сумочку к груди и расплакалась. — Скажи мне, что происходит, Серёжа?

— Это война, Олэська, — обнял я её за плечи. — Вот такая вот она...

Мы ждали пока соберутся родители ещё одного бойца, которые жили, оказывается, через три дома от нас, когда мой телефон пиликнул. Появилась связь.

Этот дом уцелел, как и его жители. Может быть, и Машка жива?

Я набрал её, и она сразу взяла трубку.

— Серёжа, ты живой? — радостно завопила она в трубку.