Позывной ’Грэй’

А что до военных, которых мы положили в части — судьба у них такая. Если бы не Алексеев, мы все сейчас были бы в плену у северян. Это не сулило нам ничего хорошего, раз майор застрелился. Хера он не дождался северян и не сдался единолично? Он знал, что всё закончится хуёво, вот и самоликвидировался. Пусть меня лучше в бою застрелят, чем вот так вот. Если я хоть одного северянина убью, уже будет толк от моего побега.

Я вроде бы убил уже одного... Это не считается! Я в честном бою хочу! Победы хочу! Независимости Северо-Боровинской республики!

Многие страны объединились в антиберлесский альянс и уже направили гуманитарную помощь в Кижи.

— Щас бургедонская пидорасня набежит! — возбуждённо воскликнул Алексеев, услышав новости об антиберлесском альянсе. — Им же всегда больше всех надо?

— Думаешь?

— Да они в каждой жопе затычка! И нам свою демократию привезут! Как же без них? Скорее бы берлессы ответили! Всему миру не терпится, чтобы Берлессия им пиздов раздала!

Союзники Кижей зассали объявлять войну Берлессии, как и сами Кижи, но с этого же момента начали бесперебойно поставлять вместе с гуманитаркой оружие и военных.

Такая заварушка началась! Весь мир ополчился против берлессов! Какие-то санкции для Берлессии начали сочинять целыми пакетами!

Громче всех вопил фрогиец Дюпон. Он призывал весь мир стереть с лица земли Берлессию. А за что? Я так и не понял.

Берлессы вошли в Кижи только на следующий день. Им через забор тоже прилетело несколько ракет от кижан. Что им ещё оставалось?

Я был рад, что берлессы начали оказывать содействие Доронину. Как только проведут референдум по отделению Северо-Боровинской области от Кижей, берлессы махом выжгут всю северянскую погань с моей родины.

Дожить бы до этого дня! Жаль, что папа не дожил. Он больше всех ждал этого Дня независимости.

У меня даже времени не было толком оплакать гибель родителей. Меня завертело в эту войну окончательно и бесповоротно.

Спать я больше не мог, несмотря на усталость. Закрывал глаза и видел мёртвых: солдата, что я застрелил, майора Стрельцова, комбата, Игорька, маму и папу...

Мне казалось, что сейчас я усну, и обязательно случится что-то нехорошее. Северяне нападут или потасовка в нашей банде начнётся. И всё думал и думал обо всём на свете.

Утром я провёл разъяснительную беседу с алкашами и выпустил их из подвала. Ещё четверо соизволили нас покинуть. Мы их отпустили, правда, уже без оружия.

Нас осталось 68 человек, не считая гражданских. Я был рад, что забрал сестрёнку с собой. Неизвестно сколько сейчас долбоёбов с оружием бегает по городу. В новостях сообщали, что начались мародёрства и увеличилось количество других преступлений. Я представлял, какой сейчас в городе хаос и бардак.

У границы с Берлессией шли ожесточённые бои. До нас доносились еле слышные звуки взрывов и часто пролетающих самолётов.

В ожидании команды от губернатора мы все слонялись без дела по дачному участку. Я понимал, что это ничем хорошим не закончится. У меня не было полномочий и авторитета удерживать в боевой готовности такое количество солдат.

Чего ждать от беглых дезертиров? Всего что угодно.

Олэська вроде пришла в себя. Она готовила еду с другими женщинами — родственницами моих бойцов.

Прошло три дня, а от губернатора так и не было вестей. Это напрягало. Нам нужен был другой командир. Опытный, взрослый, бывалый, которого будут слушаться, которому будут подчиняться. Я больше всего на свете хотел сбросить с себя это бремя командования, вот и ждал звонка Доронина.

Нас никто пока не трогал и мы никуда не лезли, поэтому все были живы и здоровы. В посёлке было относительно тихо и безлюдно — казалось, можно всю войну тут пересидеть.

Чтобы занять солдат, я велел соорудить два пулемётных гнезда на участке и выставить брустверы из подручных материалов на случай нападения на нас противника.

Место было немного, чтобы копать окопы в рост, а на соседние участки, хоть они и пустовали, мы побоялись залезать.

На четвёртые сутки ночью меня разбудил дежурный. Я вскочил, как ошпаренный, не зная, чего ждать.

— Товарищ капитан, там Мирошниченко вернулся! — тихо, чтобы не разбудить остальных солдат, доложил дежурный.

Я с трудом вспомнил, кто такой Мирошниченко. Это беглец из первой партии, из тех, что с оружием ушли. Обрадовавшись, что ничего серьёзного не произошло, я присел обратно на кровать.

— Ну пусть спать ложиться, завтра попиздим с ним, — ответил я.

— Так это... Товарищ капитан, они ему хуй отрезали! Его в больницу надо! — дрогнувшим голосом добавил парнишка.

— Что? Кто?

Я окончательно проснулся, но не понимал, что тут мне втирает боец.

— Северяне! — Голос солдата уже дребезжал, как ржавая струна. Того и гляди, разревётся. — Они их всех убили, а его отпустили, чтобы он нам передал, чтобы мы тоже сдавались!

Глава 27. Сергей

Я спал одетым, поэтому уже через минуту был на улице. Мирошниченко лежал на земле возле крыльца. В свете тусклой лампочки уличного фонаря были видны его окровавленные ботинки.