Позывной ’Грэй’

— Здравия желаю! — ответили мне. — С вами говорит генерал Кудряшов, вооружённые силы Берлессии! — Я не мог доподлинно знать, кто на связи, но новость о том, что это берлессы, огорошила меня. Я пока не знал, как на это реагировать, поэтому просто сглотнул ком, вставший в горле от волнения. — Слушай меня внимательно, сынок! Мы знаем, где вы окопались, вашу точную численность и степень вооружения. Предлагаю вам сдаться прямо сейчас! Мы гарантируем вам сохранение жизни и приемлемые условия содержания. Как понял? Приём!

И эти туда же? Нас вообще никто всерьёз не воспринимает? Ну, а чего я ожидал? Тот, кто был на связи, очень чисто говорил по-берлесски, совершенно без акцента, но мне почему-то казалось, что это просто уловка врага.

Федорченко таращился на меня во все глаза, так что я решил быть дерзким и наглым.

— Хорошая попытка, товарищ генерал, но мы решили не сдаваться в плен северянам! Подите на хуй с вашими предложениями!

— А вы, стало быть, не северяне?

— Мы ополченцы! И мы не сдадимся!

— Чем докажешь, капитан?

— А ты чем докажешь, что берлесс?

Генерал ненадолго замолчал, я уж подумал, что связь прервалась. Но вот рация снова захрипела, щекоча мне нервы.

— Ладно, капитан! Я тебя понял! Примерно через два часа от Камышкинской железной дороги мы погоним в сторону посёлка северян. Встречай, Котов! Поглядим, какой ты ополченец! Если пиздишь, не жди пощады! У тебя был хороший шанс!

— Я тоже тебя понял, Кудряшов! Конец связи! — закончил я разговор и тяжело вздохнул. — Слышал, Федорченко? Два часа у вас! Поешьте и справьте естественные нужды, чтобы перед северянами не обосраться!

Глава 28. Сергей

Времени было достаточно, чтобы обойти часть посёлка и предупредить жителей о наступающей опасности. Задачу усложняло ночное время. Люди спали. Кто-то открывал двери, кто-то боялся и делал вид, что дома никого нет. Мы сделали для гражданских всё, что смогли.

Большинство жителей в панике бежали, но были и те, кто предпочёл остаться дома. Мы не настаивали на эвакуации. Нам нужно было думать о себе. Удержать позиции, выстоять, не погибнув при этом, учитывая, что это наш первый бой, было нереально.

Сколько их будет этих северян? Будут ли они отрабатывать артой посёлок, прежде чем отступить? Может, берлессы сами с ними разберуться, без нас?

Мне казалось, я ссу больше всех остальных. Возможно, так и было, господи!

Алексеев уже по традиции накурился, как сука. Я завидовал его похуистическому настрою. Димон и мне предлагал пыхнуть, но я отказался. Не пробовал ни разу траву. Боялся, что меня накроет не так, как его, что я потеряю способность понимать, что вокруг меня происходит — это всё, что меня останавливало. Смысл накурки и был в том, чтобы уйти от реальности, но я понятия не имел как далеко уйду от неё лично я.

Мы держались с Димоном вместе, точнее, я держался его. Как будто бы его спокойствие сглаживало мой мандраж. Мы все знали, что этот момент наступит рано или поздно, ждали его несколько дней, но всё равно не были готовы.

— Они такие же, как и мы, Грэй! Такие же зелёные и сырые! — успокаивал меня Алексеев. — Думаешь, им охота воевать?

— А если нет? Если там наёмники? Бургедонцы или фроги?

— Не успели ещё. Да похуй ваще! Если мне предстоит сегодня умереть, моя смерть будет славной! Лучше, чем в плену загнуться или как Мироша. Мсти, Серёга, кроши, зубами рви! За родаков, за Мирошу, за сестрёнку!

Димону удалось настроить меня на правильный лад. А как у остальных моих бойцов было с боевым духом, я понятия не имел.

Всё случилось не сразу, не в один момент. Шум идущего на нас боя постепенно усиливался, играя на моих нервах, как на балалайке. До нас доносились какие-то одиночные взрывы, рокот пулемётов. Потом сигнальная ракета осветила небо над посёлком, давая нам понять, что враг уже в поле видимости.

И началось! Я понятия не имел, что происходит у железной дороги, но берлессы гнали северян, как скотину на водопой. Их было слишком много. Они действовали гораздо слаженнее нас и быстрее. Северяне наступали и наступали, вступив в бой уже с нами.

Первые несколько часов оказались самыми ожесточёнными. У нас была более выгодная позиция, мы были рассредоточены по посёлку, но всё равно не вывозили. Мы несли сокрушительные потери. Я надеялся на берлессов. Думал, они нагонят северян и помогут нам отбиться, доведут дело до конца, но северян никто не преследовал.

Полнейший хаос, неразбериха, смерть за смертью! Господи, да я и представить такого не мог! Самый страшный военный фильм не передал бы этот ад, что творился вокруг меня. Это хуже ада, страшнее всего на свете, хуже самой смерти!

В семь утра я приказал отступать на окраину посёлка. К обеду у меня осталось 22 бойца, пятеро из которых были серьёзно ранены. К вечеру нас уже было 15. Блять, у нас даже медика не было! Раненые просто исходили кровью и умирали в страшных муках.

Федорченко пытался связаться с берлессами, но у него ничего не выходило. Самое страшное, что Олэська осталась в посёлке. Я был в полнейшем отчаянии!