Позывные Зурбагана

Не пришлось мне эти самые приемы пустить в ход и на этот раз. Только начали драться, нас задержала милиция, и всех четверых доставили в отделение. Там было тепло и пусто. Скучающий дежурный мигом разобрался в ситуации и моментально рассортировал нас: артиста отправили спать в один из кабинетов, обоих собутыльников задержали, а меня отпустили с миром домой. И я снова очутился на улице, где мело еще сильнее.

Общежитие я не нашел, оно словно провалилось сквозь землю. Я уже готов был зареветь, как маленький, когда вдруг вышел на каток. Там было много света и музыки - может, я уже давно слышал музыку и машинально шел на ее зов. Я зашел в крытое помещение, где дежурила пожилая женщина в валенках, тулупе и шапке-ушанке, и надел коньки. Хороший, удобный каток. (Ребята постарались.)

На катке не так уж мало любителей покататься, принимая во внимание погоду. В основном молодежь, я из них никого не знал, да мне было не до них.

Занятый своими чувствами, я свободно понесся вперед, импровизируя, вспоминая фигуры из одиночного катания. Где-то кто-то менял пластинки, громкоговоритель усиливал мелодию. Здесь никто не оценивал мое выступление по шестибалльной системе. Все исчезло, только лед и музыка. Радость тела, радость души, окрашенной печалью, горем.

Внезапно зазвучала сюита из "Пер Гюнта". Григ.,, та самая мелодия, под которую я когда-то выступал.

Помню, сколько мне пришлось спорить с Чешковым из-за этой сюиты. Чешков хотел что-нибудь современное - джазовое переложение, я настаивал на Григе.

- Пора наконец найти себя,- орал на меня Чешков,- лирика или характерность. Ты создан скорее для характерного танца...

- И то и другое. Но от Грига я не отрекусь.

- Так это лирика!..

- Пусть будет лирика...

Давно я не вставал на коньки, не упражнялся, но, видно так в меня въелись все эти туры, многоскоки, двойные, тройные лутцы, сальховы, пируэты, что я даже после такого перерыва ни разу не споткнулся, не упал. Ничего не забыв, я носился по льду, словно летал по воздуху! Наконец смутно до меня дошло, что я один на ледяном поле, все отошли к барьеру и жадно, смотрели на меня.

Когда я остановился, запыхавшись,- меняли пластинку,- раздались аплодисменты, восторженные крики и уже не смолкали до конца.

- Это же фигурист Болдырев, я говорил, что он оставил спорт и приехал сюда! - выкрикнул кто-то с горячностью.

Потом меня окружили - разрумянившиеся, благожелательные, восхищенные лица.

- Ты Андрей Болдырев, фигурист? Почему никогда не приходишь на каток? Приходи. Скажи, какая тебе нужна музыка,, мы подберем диски.

Кто-то, не растерявшись, уже совал мне авторучку и записную книжку для автографа.

Черт знает что, и отказаться неловко: подумаешь, знаменитость. Мое замешательство поняли, как должно. Любителей автографов оттеснили.

- Отдохнул? Может, еще что-нибудь?.. А?

- Ладно?

- Какую музыку?

Я не успел ответить, как зазвучал оркестр Поля Мориа. Я исполнял это вдвоем с партнершей Мариной Шалой. Теперь импровизировал.

Я носился по льду до полного изнеможения - произвольная программа, каждый мой прыжок вызывал, словно эхо, гул аплодисментов и криков. Откуда-то набралось столько народа... Наконец музыку выключили, каток закрывался.

Меня целой толпой проводили до дома... где я теперь не жил.

Когда все, разошлись, взяв с меня слово приходить на каток, я потоптался внизу около батареи и снова вышел на улицу.

Куда же все-таки идти? Я пошел "куда глаза глядят". Шел, пока не подкосились ноги, все же я очень устал за сегодняшний день. Я остановился, беспомощно озираясь. Уже не поземка мела, а вьюга начиналась... Я был близок к слезам, как мальчишка, когда на меня налетел высокий мужчина в дубленке. Свет фонаря осветил характерное, худощавое лицо. Это был Кирилл Дроздов.

- Болдырев... Андрюша? - неуверенно спросил он.- Почему ты стоишь здесь, так поздно, в такую погоду?

- Мне негде ночевать,- выпалил я в полном отчаянии,- понимаете, так сложилось, что сегодня мне негде ночевать. Искал общежитие, где знакомые ребята живут... не нашел. Забыл, как оно называется. Там живут трое ребят с судна "Баклан". Никто не знает их. Завтра я вернусь в пекарню к Алеше Косолапову, но сегодня этого нельзя делать...

- Из-за Христины?

- Да. Как вы догадались?

- Ну, что же, переночуешь у меня. Пошли. Вот в эту дверь. Все-таки тесен мир, и слишком много в нем странных совпадений.

Когда мы вошли в квартиру, ему пришлось помочь мне снять пальто, так как у меня пальцы не гнулись, до того я промерз. Он быстро вскипятил воду и напоил меня кофе.

- Телефон на письменном столе,- сказал он мне.

- Надо позвонить домой?

- А как ты думаешь, они же беспокоятся.

А так как я нерешительно смотрел на него, он сам набрал номер и передал мне трубку. У меня сжалось сердце, когда я услышал милый голос отца... Андрея Николаевича.

Я сказал, что заночую у знакомых, и хотел повесить трубку, но неожиданно для себя рассказал ему, в каком состоянии Христина. Болдырев-старший чертыхнулся, а мне почему-то стало легче.