По тому, как он вдруг испуганно съежился, я понял, что вошла Христина. Она была уже готова - в шубке и меховой шапочке. Я повернулся и посмотрел прямо в ее синие глаза: мне-то нечего было стыдиться... Так... Она опустила ресницы. То-то же, дорогая, не я перед тобой виноват, а ты передо мной. Я все еще продолжал на нее смотреть, когда она, неожиданно для самой себя, сказала:
- Ты не сердись на меня, Андрюша!..
- Я не сержусь. Но и вы должны понять... Мама просто вернулась к мужу.
- Просто вернулась. Действительно, прост о... А зачем она его бросила?
- Но ведь мама никогда его не бросала. Она была виновата перед ним... Могла бы легко скрыть свою вину... Она этого не сделала... И не солгала ему... Он не простил и ушел. Не она, а он... он... Разве так трудно понять? Вот... Мама всегда удивлялась, почему я на него так похож... когда он мне не отец...
- А теперь он простил ее?
- Он с е б е никак не может простить, Христина.
- Понятно... Потому что полюбил тебя, как родного сына. Вот где ирония судьбы. Надо же!..
Я нерешительно смотрел на нее. Христина поняла меня."
- Не беспокойся, я никому не расскажу, я скрытная, а это их дело. До свидания, Андрюша.
Христина быстро подошла и поцеловала меня в щеку. Вошедший Виталий от души удивился.
- А меня? - сказал он, улыбаясь.
- Когда бросишь выпивать. Послезавтра вернемся,- сказала мне Христина,мы только до ближайшего поселка "Вагончики". Надо их взять на медицинский учет.
Виталий вышел, взглянув на меня. Кажется, он просил о помощи. Ладно.
- Слушай, Христина,- сказал я, меняя тему разговора.- Я насчет Виталия... Никакой он не алкоголик, он же может не пить. Он просто боится. Панически боится жизни, людей, самого себя, одиночества, боится призраков, которые ему могут привидеться. Когда в голове зашумит, а рядом веселая компания, ему становится не так страшно. Больше всего он боится Байкала, так жестоко расправившегося с его приятелями. Вбил себе в голову, что Байкал еще до него доберется. Бедный малый!
Его не от алкоголизма надо лечить, а от депрессии... Прости, что вмешиваюсь не в свое дело. Но я знаю Виталия больше,
чем ты...
Я думал, что Христина рассердится за мое вмешательство, но она сказала (так серьезно), что подумает над моими словами.
Они уехали, а я лег на кровать и дочитал новый фантастический роман Клифорда Саймака на английском языке, который мне привезла мама (боится, что я забуду английский).
Вечером на меня напала тоска, что со мной бывает крайне редко. Я еще ни разу не оставался в пекарне один... Нет, не то чтоб боялся - это чепуха на постном масле, дома в Москве я часто проводил вечера с книгами. Но как-то все складывалось... По приезде в Зурбаган у меня образовался свой круг близких друзей, и вот на них всех надвигалась беда - та или иная.
Какие-то наговоры на отца. Христине грозило одиночество: вряд ли она выйдет замуж без любви. Даже у Виталия было неблагополучно - он от нас скрывает, что его гнетет. Даже сильный, яркий, талантливый Кирилл, видимо, был одинок. Зачем мама давала ему ту телеграмму? Видно, забыла отца, а когда встретила - все началось снова.
А Женя заплакал, когда узнал о смерти первой жены, матери его ребенка.
Ну, а я... Я был чем-то недоволен в себе, какая-то неудовлетворенность меня грызла... Бросил спорт... Свое фигурное катание. Нет, я не раскаивался, что бросил: менять партнершу, да еще и тренера у меня бы не хватило силы духа. А с Чешковым я больше работать не мог. У меня хватит своей силы воли, и подавлять ее я никому не позволю.
Мучит меня другое: какая-то неосознанная тоска. Следовало бы махнуть куда-нибудь подальше на север, где действительно экстремальные условия, но в настоящее время я не мог: у дорогих мне людей были неприятности, а может, и беда. Я походил по комнате - поскрипывали доски - и вдруг решил сходить к Мише. Посмотреть, как он живет, познакомиться с этой тетей Фленой. Он давно меня приглашал к себе.
Я знал, где он живет, и, не задумываясь, отправился к нему. Бревенчатый дом тети Флены нашел без труда - над самым Байкалом. Отперла мне сама тетя Флена. Я сразу узнал ее по описанию Миши. Высокая, статная, лицо почти без морщин, с молодыми, ясными глазами. Ей было за семьдесят лет, но никто не звал ее бабушкой. Только и было в ней старого, что руки - изработанные, с припухшими суставами. На ней был синий сарафан в горошек и светлая кофточка. Белый накрахмаленный платочек прикрывал черные волосы.
Тетя Флена встретила меня как родного. Разохалась, что Миша с Нюрой ушли, "как на грех", в кино, заверила, что они скоро придут, и уговорила раздеться и подождать их.
- Как раз пельмени делаю, поешь. Проходи-ка в зало и там подожди.
Я пошел в "зало"... споткнулся и сел на первый попавшийся стул. На лежанке, накрытой украинским рядном, сидела молодая, сильно загорелая сероглазая женщина в брюках и тонком белом свитере, туго обтягивающем грудь. На шее ее висел кулон из зеленого уральского камня.