Позывные Зурбагана

Ты знаешь, я верю в тебя, сын. Может, ты захочешь стать космонавтом. И в это верю - станешь!

Я никогда не увлекалась фантастикой, но я верю, что ты, если захочешь крепко, будешь еще работать на Луне или на Марсе.

Или полетишь в звездном корабле на один из спутников Юпитера. Всему верю, потому что однажды ошиблась в тебе: признаюсь, думала, что ты не выдержишь в Забайкалье, сбежишь.

А ты не только не сбежал, но заслужил в свои семнадцать лет уважение таких людей, как Виринея Егоровна, Кузькин, Алеша, Кирилл Дроздов, Христина и твои товарищи шоферы.

Желаю тебе радости. Пусть сбудется твоя самая заветная мечта!.. Целую крепко, твоя мама".

Славная моя мама, милая антидушечка. С мамой мне повезло. А перед отцом я тоже чувствую себя виноватым. Интересно, чувствуют ли себя виноватыми те, кто не пожелал его признать при жизни?

А вот что писала Маринка:

"Дорогой Андрей! Спасибо за твое доброе письмо. Читаю его и перечитываю. Дала его прочесть и маме, и дяде, и девчонкам. Ведь в письме не было ничего такого особенного, чего нельзя было бы прочесть всем.

Какие там в Зурбагане интересные люди. Хотелось бы мне познакомиться с Кириллом Дроздовым. А сколько лет Таисии Константиновне Тереховой?

Дядя Яша собирается побывать на Байкале, повидать своих друзей, супругов Болдыревых (до чего же он радовался, что они опять вместе!), познакомиться с Кириллом Дроздовым, он его очень заинтересовал. Меня тоже!

У дяди Яши большая радость: выходит собрание сочинений в пяти томах. Он хочет путешествовать и меня с собой возьмет в Зурбаган. И... вдруг я останусь в Зурбагане тренером по фигурному катанию? Там же нужны тренеры, ты сам писал об этом. Буду учить детей фигурному катанию, раз мне самой это уже невозможно...

До свидания, Андрюша, целую, твоя Марина".

Пряча письмо в карман, подумал, что от Маринки станется приехать в Зурбаган. Да смысла ей нет сюда ехать, раз я уезжаю учиться на летчика.

А Маринке что-то грустно... Почему? Милая, славная моя Маринка, я непременно должен ее полюбить! Я выглянул в иллюминатор.

Там внизу под облаками еще клубилась, стлалась темная ночь, а мы в самолете уже видели в иллюминаторы зарю, захватившую полнеба.

Нежные, чистые краски - синие, сиреневые, лиловые, розовые, золотистые, оранжевые, желтые. Еще только рассвет, но какая же насыщенность светом. Какое огромное небо, полное цвета и света. Так бы схватил кисти, краски и нанес бы это все на холст.

По совету мамы я вез с собой краски, кисти, полотна, мои две незаконченные картины (все Байкал), может, будет время поработать.

Я стану летчиком, быть может, даже космонавтом, но всю мою жизнь я буду художником, подобно Алексею Архиповичу Леонову. Два любимых художника есть у меня, у которых я буду очень долго учиться: пейзажист Евгений Никольский (мой родной отец!) и художник-фантаст Андрей Соколов.

До чего же славно, когда ты нашел призвание!

Я не спал ночь, но мне не хотелось спать, я был слишком счастлив. И еще я думал, что, куда бы ни забросила меня судьба, я никогда не смогу заблудиться, потому что отныне всегда буду слышать позывные Зурбагана, чистые, нежные, влекущие, торжественные, прекрасные, как утренняя заря над Байкалом, и они мне укажут путь.

Глава четырнадцатая, неожиданная

СВЕТ И ЦВЕТ

(Обретение себя)

Вот бы и поставить на этом точку: как я лечу через Байкал на самолете, чтобы стать летчиком, а может, и космонавтом. Такой счастливый, что нашел свое призвание - небо. Летать в самое небо, жадно всматриваться в его краски, чтоб перенести на холст это чудо. Но когда я вспоминал, что из кабины управления современного самолета не увидишь неба, а только сложные приборы, меня передергивало. Я отгонял эти мысли, как мух.

В Иркутск мы прибыли рано утром... Утро, как известно, мудренее вечера, но это утро было самое мудрое и... самое холодное. Утро отрезвления, будто меня обливали ледяной водой...

А тут еще Виталий... В Иркутске на него напал страх. Он боялся отойти от меня, как маленький, который боится потерять в толпе маму.

- Ты меня не бросай, Андрюша,- лепетал этот рослый, красивый парень,ты меня хоть в самолет посади.

Но по дороге на аэродром начал убеждать проводить его до Москвы.

- Подумай, Марину свою увидишь! - соблазнял он меня.- А по Москве разве не соскучился? Это же твоя родина...

- У меня же послезавтра начало занятий!

- Каких еще занятий?

- Ты что, с луны свалился? Не знаешь, что я курсант летного училища?

- Нет, это ты свалился, откуда уж не знаю. Ни с того ни с сего летчик! Ты же художник! Ну, посмотри на себя со стороны. Собрался в летное училище. Кто ж так снаряжается в летное? Это мольберт, да? А эта штука для чего?

- Тубус это, там этюды, картины...

- Ага. А это что - дипломат, что ли?

- Этюдник! - заорал я.

- Если там умные люди, попрут они сдавать тебя в художественный, понял? Художник ты. В Москву надо.

- Иди к черту! Там меня ждут не дождутся, в художественном. Как же!.. И... поздно уже. У меня здесь документы. Приняли меня. Понимаешь, приняли! Назад хода нет.

- Ерунда, а если был ошибочный ход?

- Ну тебя!