Позывные Зурбагана

Я все никак не мог избавиться от удивления, очень поразил меня Виталий. Поняв мое удивление, он коротко объяснил:

— От своей машины уже бежал Алеша. Чего доброго, бросился бы в разводину, с температурой-то. Ну, я и заторопился.

— Он там самый молодой оказался, — пояснил Евдокимов. — У кого радикулит, у кого ревматизм или почки больные. Ну, они ему петлю под мышки затянули, договорились, что в случае немоготы два раза дернуть веревку. Он и прыгнул в Байкал. Молодец парень! Э нами старый ненец был, он коренной байкалец, родился тут, из рыбаков. Так он указал, куда течение тебя понесет… Кабы не он, не Кузьмич значит, тыкался бы Виталий, как щенок, в разные стороны, а так он быстро, однако, тебя нашел. Все же после второго ныряния.

— Страшно было? — тихо спросил я.

Виталий улыбнулся. Какой же ясной была эта улыбка, без примеси каких-либо смутных чувств.

— Некогда было бояться, Андрей. Если я чего и боялся, так чтоб ты не потонул и чтоб Алеша в воду не полез тебя искать… тогда хана ему была бы — грипп ведь.

Хорошо все, что хорошо кончается.

— Ты герой, Виталий! — сказала мама. — Наш оператор сняла тебя для документальной ленты, о твоей храбрости узнает весь Союз.

Виталий тихонько толкнул меня локтем. Он был смущен.

— Ничего, — шепнул я ему, — пускай Света с полковником посмотрят.

Однако это был еще не конец. К вечеру мы оба лежали в больнице с температурой под сорок: крупозное воспаление легких на почве переохлаждения.

У обоих кашель, потрясающий озноб, боль в боку и прочие «прелести».

У обоих начались осложнения, но Виталий заболел гораздо серьезнее, хотя и находился в воде меньше. Поражение сердечно-сосудистой системы, застой крови… вплоть до отека легких. Врачи испугались за его жизнь. Еле отходили беднягу.

Мое осложнение (на центральную нервную систему) не так бросалось в глаза: резкие головные боли, возбужденное состояние и кошмары — мучительные кошмары, едва я забудусь сном.

Я не знал еще тогда, что это надолго, быть может, навсегда. До сих пор мне снится, как я бьюсь снизу о толстый непробиваемый лед в синеватой воде, борясь с подводным течением, которое тащит меня все дальше и дальше в глубину… Все толще лед, все темнее вода, и бьются в мозгу привязавшиеся слова Твардовского:

Кому — память,
Кому — слава,
Кому — темная вода.

И мама, дежурившая ночью, осторожно будит меня… не спрашивает: и так знает, что мне снится что-то очень страшное. Она и за Виталием ходила, как мать, я даже не ожидал от нее.

Наконец мы стали выздоравливать, медленнее, чем можно было ожидать от двух здоровых парней.

Теперь ночью никто не дежурил возле нас (в тяжелые дни они сменяли друг друга: мама, отец, Алеша, Женя), зато днем кто только не навещал нас. Все шли с передачами и новостями.

Приходили водители с автобазы, рассказывали, что о нас написали в стенной и районной газете, как о героях. (Ведь я пытался спасти машину, когда, высадив Виталия, перескочил через полуметровую трещину. Я не мог знать, что Байкал вдруг разверзнется и машина уйдет на дно.)

Зашел отец, расцеловал нас обоих. Похвастался тем, что ему удалось заполучить в НИИ «Проблемы Севера» молодого доктора наук из Москвы и что он добился для него однокомнатной секции во вновь отстроенном доме. Он предлагал Алеше место лаборанта, но Алеша отказался наотрез оставить свою пекарню.

— Когда окончу институт, — сказал он.

Пожалуй, я должен был начать с новостей мамы. Она зарегистрировала свой брак с Андреем Николаевичем, не ожидая моего выздоровления.

Они зарегистрировались и поспешили ко мне в больницу.

Через неделю мама пришла сияющая и сообщила, что они поменяли свою однокомнатную квартиру в центре Зурбагана на трехкомнатную, тоже в центре, и уже перебрались. Меня ждала отдельная комната. А Алеша?

— Какой же дурак сменял три на одну? — вяло поинтересовался я.

Мама усмехнулась.

— Совсем не дурак, а очень умная женщина, которая тебе весьма нравится. Я даже побаиваюсь, что ты в нее влюбишься.

— Таисия Константиновна? Но как же это согласился Чугунов?

Оказывается, Чугунова забрали работать в Москву в трест. Квартира у него в Москве была. Четырехкомнатная. Там воспитывались двое его детишек от первой жены, под присмотром Тасиных родителей.

Таисия Константиновна подала на развод, а пока поменяла три комнаты на одну.

Это неудивительно, я сразу понял, что больше с Чугуновым она жить не будет. Меня удивляло, что мама устраивается так… основательно.

Впрочем, она всегда устраивалась как следует, даже если в гостинице, даже если на несколько дней. Я вспомнил, как, едва войдя в номер гостиницы или в Доме творчества, мама начинала с перестановки мебели, иногда — к великому возмущению уборщицы и администратора.

Отец приносит свои новости. Он остался директором НИИ и, по моим наблюдениям, стал как-то более уверен в себе, более настойчив и тверд.

На алюминиевом заводе открыли новый цех, где будут делать… дирижабль. Ледовую дорогу через Байкал собираются постепенно закрыть: хватит ежегодных жертв (меня спасли каким-то чудом). С Байкалом шутки плохи.