Прах Анджелы

У себя дома он разрешает нам сесть за стол на кухне и почитать комиксы: «Киноюмор», «Бино»[70], «Денди» или материны религиозные брошюрки и дамские журналы «Чудо» и «Оракул», в которых печатают истории про бедных, но красивых девушек с фабрики, влюбленных в графских сыновей, а те — в них. Все это заканчивается тем, что бедняжка от безысходности бросается в Темзу и ее спасает проходящий мимо парень-плотник — честный, но бедный, который полюбит бедную девушку такой, какая она есть, хотя потом оказывается, что бедный плотник на самом деле — сын герцога, а это еще лучше, чем граф, так что девушка становится герцогиней и может утереть нос отвергнувшему ее графу, потому что она теперь счастлива в своем шропширском поместье на двенадцати тысячах акров земли. Она ухаживает там за розами и заботится о бедной старушке-матери, которая ни за какие деньги не уедет из своего маленького бедного домика.

— Не хочу я это читать, — протестует Пэдди. — Для дураков все эти истории.

Финтан убирает салфетку, под которой обнаруживаются бутерброд и стакан молока. Молоко на вид жирное, прохладное и вкусное, а хлеб почти такой же белый, как и молоко.

— С ветчиной бутерврот? — интересуется Пэдди.

— Ага, — отвечает Финтан.

— Вкусный, наверное, — продолжает Пэдди. — А горчица там есть?

Финтан кивает и режет бутерброд пополам. Из него вылезает горчица. Финтан облизывает пальцы и отпивает большой глоток молока. Потом разрезает бутерброд на четыре части, на восемь частей, на шестнадцать, берет из стопки журналов «Маленького вестника Святейшего Сердца» и читает, поедая бутерброд кусочек за кусочком, запивая молоком. Мы сидим и смотрим на него, и я точно знаю, о чем думает Пэдди, потому что сам думаю о том же: что мы тут делаем вообще? Я все надеюсь, что Финтан подвинет тарелку к нам, но он допивает молоко, накрывает недоеденный бутерброд салфеткой, изящным движением вытирает губы, склоняет голову, крестится, вознося благодарственную молитву, потом восклицает:

— Боже мой, в школу опоздаем!

На выходе он снова крестится, смочив пальцы святой водой из фарфоровой чаши, что висит у двери. На чаше изображена Дева Мария, указывающая себе на сердце, будто и без того непонятно, где оно находится.

Мы с Пэдди уже не успеваем к Нэлли Эйхерн за булочкой с молоком, и я не знаю, как продержаться до того времени, когда можно будет сбегать домой за кусочком хлеба. Пэдди останавливается у ворот школы.

— Дальше не могу, — говорит он. — Умираю с голода. Я просто усну на уроке, и Дотти меня убьет.

— Пойдемте, пойдемте же, а то опоздаем. Поторопись, Фрэнсис, — нервничает Финтан.

— Не пойду. Ты так пообедал, а мы ничего не ели.

— Брехун ты чертов, Финтан, — взрывается Пэдди. — И жадюга. Да ну тебя в задницу с твоим бутервротом, Святейшим Сердцем на стене и святой водичкой.

— О, Патрик.

— Какой я тебе к черту Патрик. Пошли, Фрэнки.

Финтан бежит в школу, а мы с Пэдди залезаем в сады в Баллинакарре[71]. Стоит нам спрыгнуть с забора, как к нам тут же кидается собака, но Пэдди ласково говорит:

— Хороший песик, хороший, мы просто голодные. Иди домой к мамочке.

Пес лижет ему лицо и убегает, виляя хвостом, а Пэдди стоит ужасно довольный собой. Мы напихиваем под рубахи столько яблок, что еле переваливаемся через забор, бежим в поля, падаем у изгороди, наедаемся яблок так, что больше ни кусочка не лезет, и окунаем лица в прохладный чудесный ручей. После разбегаемся в разные концы оврага по большой нужде и подтираемся травой и листьями.

— Ничего нет лучше, чем налопаться яблок, напиться воды и посрать как следует, — выдает Пэдди, сидя на корточках. — Это тебе не какой-нибудь бутерврот с сыром и горчицей, а свое яблоко Дотти О’Нил может запихать себе в задницу.

К каменной ограде подходят три коровы. Они смотрят на нас и мычат.

— Ого, да их же доить пора! — Пэдди перемахивает через ограду и устраивается под огромным выменем одной из коров. Он тянет за сосок, молоко брызжет ему прямо в рот.

— Иди сюда, Фрэнки, это же парное молоко! — зовет он меня, отрываясь от питья. — Вкусно-то как! Вон еще корова. Их всех доить пора.

Я залезаю под корову, тяну за сосок, однако корова лягается и вот-вот наступит на меня и раздавит. Пэдди перелезает ко мне, показывает, как надо тянуть, и молоко бьет струей. Мы лежим под коровой и пируем, но тут раздается вопль — по полю к нам несется фермер с палкой в руках. Мы в мгновение ока перемахиваем через ограду, и куда теперь фермеру в резиновых сапогах нас догнать. Он стоит у ограды, потрясывая палкой и крича, что ужо мы ему попадемся, он нам сапоги в задницы по самое голенище запихает, а нам весело, потому что ничего-то он нам не сделает, и вообще, почему на свете столько голодающих, когда кругом полно молока и яблок.

Нет, легко, конечно говорить, мол, пусть Дотти запихает себе яблоко в задницу, а я не хочу всю жизнь лазить по садам и чужих коров доить — я всегда стараюсь получить от Дотти яблочную кожуру в награду, чтоб дома сказать папе, что я лучше всех отвечал на трудные вопросы.