Прах Анджелы

— Не за что, миссис Маккорт. Он хорошо себя вел.

— Хорошо-то, хорошо, — говорит мистер Клоэсси. — Но по части танцев до матери ему далеко.

— Да много ли натанцуешь в одном-то ботинке, Дэннис?

— Да, Анджела, но отчего бы его не снять? Странное дело, не находишь?

— У него бывают странности, в отца пошел.

— Да уж, папаша с Севера, вот и странности. Может, там у них так и полагается в одном ботинке танцевать.

Мы с мамой, Майклом и Пэдди идем по Патрик-стрит, потом по О’Коннелл-стрит. Мама всю дорогу плачет.

— Не плачь, мамочка, Фрэнки больше не убежит, — успокаивает ее Майкл.

Мама берет его на руки и крепко прижимает к себе.

— Нет, Майкл, я не из-за Фрэнки плачу. Вспомнилось просто, как мы с Дэннисом Клоэсси танцевали в Уэмбли-холле и картошку с рыбой потом ели.

Мама заходит с нами в школу. Мистер О’Нил строгим голосом велит нам с Пэдди идти в класс и сидеть тихо, сам выходит в коридор и долго говорит с мамой, а когда возвращается, то, проходя между рядами, гладит Пэдди по голове.

Мне жалко семейство Клоэсси, уж очень тяжко им приходится, но это только благодаря им мне от мамы не влетело.

VII

По четвергам, когда папа получает пособие на бирже, к нему кто-нибудь обязательно подойдет и скажет:

— Пропустим по пинте, а, Мэйлахи?

На что папа отвечает:

— Ну, по одной можно. Но только по одной.

И вот — вечер еще не закончился, а денег уже нет, и папа приходит домой, распевая песни, вытаскивает нас из постели, веля построиться и поклясться, что мы умрем за Ирландию. Он даже Майкла заставляет клясться. Тому всего три, а, поди ж ты — тоже поет и клянется умереть за Ирландию, как только представится случай. Папа так и говорит «как только представится случай». Мне девять лет, Мэйлахи восемь, и мы знаем все папины песни. Мы поем и «Кевина Барри», и «Родди Маккорли», и «Да будет нация одна», и «О’Доннелл Абу»[74] и «Вексфордских парней». Поем и клянемся умереть: а вдруг у папы один или два пенса завалялись после пьянки, и он нам их отдаст? Тогда утром можно будет сбегать к Кэтлин О’Коннелл за ирисками. Однако иногда он объявляет лучшим певцом Майкла, а мы с Мэйлахи удивляемся: нам восемь и девять лет, и песни мы все знаем, и за Ирландию умереть готовы, а монетка все равно достается Майклу, чтоб он пошел в лавку и объелся конфетами. Да никому бы в голову не пришло просить трехлетнего малыша умереть за Ирландию, даже самому Патрику Пирсу[75], которого англичане расстреляли в Дублине в тысяча девятьсот шестнадцатом, и который призывал всех умереть вместе с ним. И вообще, отец Майки Моллоя сказал, что надо быть законченным идиотом, чтоб хотеть умереть за Ирландию. Вон уже сколько народу за нее перемерло с незапамятных времен, и посмотрите, в каком состоянии страна.

Плохо уже то, что папу каждый раз выгоняют с работы на третью неделю, так теперь он еще и месячное пособие пропивает. Мама в отчаянии. По утрам она сердито смотрит на папу и не разговаривает с ним. Рано утром папа пьет чай, потом надолго уходит за город, а когда возвращается вечером, мама по-прежнему с ним не разговаривает и чай ему не делает. Если огонь не разожжен, потому что нет ни угля, ни торфа, и воду для чая не вскипятишь, папа охает, пьет воду из стеклянной банки и причмокивает, будто это не вода, а портер.

— Чистая вода — вот и все, что человеку надо, — говорит он, а мама в ответ фыркает.

В те дни, когда она с папой не разговаривает, дома мрачно и холодно, и мы на всякий случай тоже с папой не разговариваем, а то мама и на нас будет сердито смотреть. Мы же понимаем, что папа плохо поступает, а когда с человеком не разговариваешь, это ему вроде наказания. Даже малыш Майкл понимает, что когда папа плохо себя ведет, с ним нельзя разговаривать с пятницы по понедельник, а если он захочет взять тебя на ручки, надо убегать к маме.

* * *

Мне девять лет, и у меня есть приятель Мики Спелласи, у которого родственники один за другим «сгорают» от скоротечной чахотки. Я завидую Мики, потому что каждый раз, как кто-то у него в семье умирает, ему разрешают неделю не появляться в школе, а его мама пришивает ему на рукав черный траурный ромбик, и все в трущобах знают, что у него горе, и гладят его по головке и конфеты дают.

Однако нынче Мики обеспокоен. Его сестра, Брэнда, угасает от чахотки, но сейчас только август, и если она умрет до сентября, то недельного освобождения от занятий он не получит, потому что они еще не начнутся. Мики подбивает меня и Билли Кэмпбелла сходить с ним в церковь Святого Иосифа и помолиться, чтоб Бренда протянула до сентября.

— А нам-то что с этого, Мики?

— Ну, если Бренда продержится, и мне дадут неделю от школы, можете прийти на поминки. Там будут окорок, сыр, пирог, шерри, лимонад и все остальное, а еще песни и разговоры до утра.

Кто же от такого откажется? На поминках скучно не бывает. Мы спешим в церковь, где стоит статуя Святого Иосифа, а еще есть Святейшее Сердце Иисуса, Дева Мария и Святая Тереза из Лизьё по прозванию Маленький Цветок Иисуса. Я молюсь ей — она сама от чахотки умерла, она поймет.