Практическая магия

Они подтаскивают его к тому месту, где растет си­рень, и следят за тем, чтобы, как их учили тетушки, не повредить корней. К этому времени птички, что ютят­ся по кустам, крепко спят. Жуки притулились на листьях форситии и айвы. Сестры работают, и удары их лопат звучат размеренно, без натуги, словно ребенок хлопает в ладоши или с ресниц капают слезинки. Толь­ко один раз настает тяжелый момент. Салли никак не удается закрыть Джимми глаза. Она слыхала, что такое бывает, когда покойник хочет увидеть, кому будет че­ред последовать за ним. И потому Салли заставляет Джиллиан отвернуться и не глядеть, как она начинает засыпать его землей. По крайней мере, так лишь одной из них будет сниться каждую ночь его неподвижный взгляд, устремленный на нее.

Когда работа окончена, лопаты поставлены на мес­то в гараже и нет ничего, кроме свежевскопанной зем­ли под кустами сирени, Джиллиан чувствует потреб­ность посидеть на заднем дворике, разведя колени и низко свесив голову, иначе ей станет дурно. Он знал, как ударить женщину, чтобы почти не оставалось сле­дов. Еще он знал, как целоваться, чтобы у женщины сильнее билось сердце и с каждым вздохом крепло же­лание простить. Поразительно, на что только не заста­вит пойти любовь. Еще поразительнее — твоя готов­ность ей в этом подчиняться.

Бывают ночи, когда самое лучшее — не думать слишком долго о прошлом, о том, что было обретено и утрачено. В такие ночи лечь в постель, забраться под чистую белую простыню — уже большое облегчение. Это всего лишь июньская ночь, такая же, как другие, если б не зной, не луна да не зеленое свечение на небе. А вот то, что творится с сиренью, пока все спят, — не­что из ряда вон выходящее. В мае на ней висели там и сям лишь худосочные соцветия, но сейчас сирень рас­пускается опять, не ко времени, за одну ночь, в еди­ном, мощном приливе цветения, благоухая с такой си­лой, что сам воздух вокруг пронизан лиловым светом и напоен ароматом. Скоро он станет опьянять пчел в по­лете. Птицы будут сбиваться с пути, совершая перелет на север. Людей будет неделями тянуть остановиться на тротуаре перед домом Салли Оуэнс, будет манить из собственной кухни или столовой на запах сирени, на­вевающий воспоминания о настоящей любви, о стра­сти — и мало ли о чем еще, давным-давно позабытом, о чем теперь, может быть, не стоило бы и вспоминать.

Утром в тринадцатый день рождения Кайли Оуэнс небо бездонно-ясное, голубое, но задолго до того, как встанет солнце, как зазвонят будильники, Кайли уже не спит. Не спит который час. Она так вытянулась, что, если б сестра дала ей поносить свое платье, мама — на­краситься своей помадой кофейного цвета, а тетя Джиллиан — надеть свои красные сапожки, она легко сошла бы за восемнадцатилетнюю. Кайли знает, что нечего торопить события, у нее вся жизнь впереди, — просто она, сколько живет на белом свете, тащилась к этому моменту с черепашьей скоростью, сосредоточась всецело на нем одном, как если бы весь мир сошелся клином на этом июльском утре. Конечно же, подро­стком ей будет жить гораздо лучше, чем ребенком, она и сама всегда это смутно сознавала, а теперь тетя

Джиллиан раскинула на нее карты таро, и по ним тоже выходит, что ее ждет ужасно счастливая судьба. Тем бо­лее, карта ее судьбы — трефовая, со звездой, а этот знак обеспечит человеку успех в любом задуманном деле.

Тетя Джиллиан вот уже две недели живет с ней в од­ной комнате, вследствие чего Кайли известно, что спит Джиллиан, как маленькая, — под толстым стеганым одеялом, хотя на улице, с тех пор как она приехала, стоит жара за тридцать, словно она привезла с собой в багажнике машины частицу милого ее сердцу юго-за­пада. Комнату честно поделили по всем правилам сов­местного проживания — точно поровну; правда, Джил­лиан потребовалось больше места в стенном шкафу, и еще она попросила у Кайли согласия на кой-какие мелкие перемещения. Черное детское одеяльце, кото­рое неизменно покоилось у Кайли в ногах постели, сложено, убрано в коробку и перекочевало вниз, в под­вал, а с ним и шахматная доска, которая занимала, по словам Джиллиан, слишком много места. Черное мы­ло, которое ежегодно присылают в подарок тетушки, вынуто из мыльницы, и вместо него лежит кусок фран­цузского, прозрачного, пахнущего розой.

Джиллиан чрезвычайно разборчива в том, что по ней, а что не по ней, и имеет свое мнение по любому вопросу. Она подолгу спит, берет без спроса чужие ве­щи и печет потрясающее печенье, замешивая в тесто конфетки «M&Ms». Она красивая и смеется в ты­сячу раз чаще, чем мать Кайли, и Кайли хочется быть в точности такой, как она. Она ходит за Джиллиан тенью, без конца изучает ее и подумывает сделать себе такую же короткую стрижку — если, конечно, на это хватит пороху. Если б у Кайли исполнилось единствен­ное заветное желание, она проснулась бы ослепитель­ной блондинкой, какой посчастливилось родиться Джиллиан: вместо волос мышиного цвета — не то охап­ка сена, оставленного сушиться на солнцепеке, не то во­рох нитей чистого золота.