Практическое прошлое

Например, политическая жизнь прошлого является традиционным предметом исторического изучения не только из‐за того, что это важная часть жизни сообщества, но также и потому, что она производит такого рода документальные свидетельства, которые делают возможной надлежащую историческую реконструкцию ее эволюции. Совершенно иначе обстоит дело с такими темами, как любовь, работа или страдания, и такого рода отношениями между ними, которые являются (или были) достаточно реальными, но доступны как объекты практического изучения только посредством воображаемой гипотезы. Такое изображение «настроения» или атмосферы Европы после Холокоста, которое мы можем обнаружить в романе В. Г. Зебальда «Аустерлиц», или изображение города Ньюарк, штат Нью-Джерси, после Второй мировой войны в романе Филипа Рота «Американская пастораль» тем не менее является «историческим», будучи скорее воображаемой, а не основанной исключительно на документальных свидетельствах конструкцией. Эти книги нельзя классифицировать как «вымысел», хотя обе они написаны в явно «литературной» манере. Их конечным референтом является «история», даже если по форме («субстанции выражения») они явно вымышлены. Это прекрасные примеры того, как можно использовать «практическое прошлое».

Х. У.

Санта-Круз, Калифорния

Практическое прошлое 64

В самом начале «романа» В. Г. Зебальда «Аустерлиц» мы встречаем главного героя, Жака Аустерлица, по имени которого названа книга. Нас знакомит с ним рассказчик, который ездил в Бельгию, а именно в Антверпен – «отчасти из познавательных целей, отчасти из иных, порою не вполне ясно осознаваемых мною соображений»65 – и оказался в зале ожидания центрального железнодорожного вокзала (Salle des pas perdus), где столкнулся с Аустерлицем. Тот фотографировал зал ожидания и заговорил с рассказчиком об истории архитектуры, которая оказалась специальностью Аустерлица. Так в 1967 году началась история, представляющая собой серию встреч рассказчика и Аустерлица, который, как выясняется, ищет информацию о своей семье. Только в шестнадцать лет он узнал, что его родные были чешскими евреями, которые, возможно, погибли (или нет) в лагерях смерти Третьего рейха. Роман изображает множество случайных и запланированных встреч рассказчика и Аустерлица, начиная с первой встречи в Salle des pas perdus на Центральном вокзале Антверпена и заканчивая последней встречей на вокзале Аустерлиц в Париже, во время которой Жак Аустерлиц объясняет рассказчику, каким образом прошлое может скрывать свои секреты от ныне живущих людей вплоть до разрушения памятников, свидетельствующих о существовании прошлого (как в случае с недавно построенной Национальной библиотекой Франции в Париже: «Эта новая гигантская библиотека, которая представляет собою якобы настоящую сокровищницу, – как нынче принято говорить, употребляя это жуткое слово, – всей нашей письменности, оказалась совершенно непригодной и бесполезной в том, что касалось поиска следов моего пропавшего без вести отца»). Неясно, протестует ли Аустерлиц против бесполезности Национальной библиотеки или просто сожалеет об утрате старой. В любом случае начатый Жаком Аустерлицем поиск идентичности и следов своих родителей принимает форму путешествия в пространстве, от одного lieu de mémoire66 до другого; каждое из них с новой стороны демонстрирует, как то, что прежде представлялось «наследием», может оказаться своего рода препятствием на пути к полезному знанию о прошлом. Конечной (или, точнее, предпоследней) целью становится знаменитая потемкинская деревня концентрационного лагеря Терезиенштадт, где находился перевалочный пункт на пути в лагеря смерти, замаскированный под спа-курорт вроде Мариенбада. Этот маскарад концентрационного лагеря, имитирующего шикарный дом престарелых, представляет своего рода образ, воплощающий в себе все те места в Европе, где старые добрые ценности гуманизма и христианства, нации и сообщества, государства и церкви оказываются не более чем «зоопарками», в которых несчастные пойманные звери уныло смотрят на посетителей, считающих себя свободными и ответственными людьми.