Практическое прошлое

Берел Ланг совершенно прав, когда рассматривает нарративы и нарративизацию или, проще говоря, рассказывание историй не как достоверное отображение реального хода событий, а скорее, как «опасное дополнение» к их строго правдивому описанию95. Для него изложение событий Холокоста в форме рассказа – это еще один пример фигурации, которая жертвует буквальным описанием событий в угоду эстетической прихоти или игре. Эстетическая обработка Холокоста, по его мнению, подчиняет правду факта эгоистичному стремлению художника продемонстрировать свою искусность и двусмысленному воздействию риторической и поэтической фигурации. Здесь Берел Ланг занимает сторону Карло Гинзбурга с его попытками защитить правду историка от разъедающего воздействия скептицизма и релятивизма. Гинзбург выступает против релятивизма, поскольку тот отвергает возможность существования одного-единственного верного взгляда на мир, и против скептицизма, поскольку тот, по его мнению, исключает возможность существования истины как таковой. Плюрализм и скептицизм поощряют индифферентное отношение к истине и такое отношение к ценностям, которое можно обобщить фразой «всякая точка зрения имеет право на существование»96. Ланг выступает против эстетизации и фикционализации событий, обладающих таким моральным весом и онтологическим содержанием, как Холокост.

В своем докладе на конференции «Окончательное решение и границы репрезентации», организованной Солом Фридлендером и Вулфом Канштайнером в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе в 1990 году, я придерживался позиции, согласно которой проблема репрезентации Холокоста не должна осмысляться в традиционных (относящихся к XIX веку) категориях – таких как реализм, история, репрезентация, эстетика, вымысел, идеология, дискурс, повествование и миметическая концепция описания. Само явление Холокоста сделало очевидным то, что новая реальность, заявившая о себе во Второй мировой войне, в сочетании с модернистским взглядом на природу дискурса, репрезентации, истории и самого искусства поставила под сомнение довоенные представления о них, если не продемонстрировала их полную несостоятельность.

Я не собираюсь пересказывать соображения, изложенные мной тогда. Вместо этого я попытаюсь разобраться с тем, как представлять (to present) Холокост в качестве исторического феномена – «новый», если не сказать «аномальный» характер которого в истории современной Европы я охотно признаю, – принимая во внимание все последствия вопроса: «Правда ли это?», – заданного применительно ко всякой репрезентации Холокоста в историографии, литературе, кино, фотографии, философии, социальной науке и т. д.

Это касается и таких откровенно художественных версий свидетельств жертв, как мемуары Примо Леви «Человек ли это?» (Se questo è un uomo), комикс Арта Шпигельмана «Маус» и фильмы «Ночной портье» (Il portiere di notte) Лилианы Кавани, «Список Шиндлера» (Schindler’s List) Стивена Спилберга и «Жизнь прекрасна» (La vita è bella) Роберто Бениньи. Хотя очевидно то, что все эти художественные произведения говорят о реальном историческом событии, Холокосте, многие историки не только рассматривают их как «неисторические», но и полагают, что они «фикционализируют» и «эстетизируют» событие, которое по своей природе обладает моральным правом на строго правдивое изложение97.

И именно здесь я хочу поставить под сомнение допустимость, уместность, тактичность и адекватность вопроса: «Правда ли это?» – в отношении всех дискурсов, отсылающих к реальным историческим событиям в ходе их разработки. Мой ответ будет примерно следующим: да, всегда уместно задавать вопрос: «Правда ли это?» – в отношении любого описания прошлого, заявляющего о себе как об историческом описании. Однако я считаю, что вопрос: «Правда ли это?» – вторичен для дискурсов, отсылающих к реальному миру (прошлого или настоящего), но недекларативных по своему модусу. Это прежде всего касается художественных (словесных, музыкальных и визуальных) репрезентаций реального мира (прошлого или настоящем), которые в своем современном виде, как правило, избирают модусы, отличные от простой декларации – например, вопросительный, повелительный и сослагательный98.