Практика

Несколько ошарашенные такими новостями, мы, по очереди, стали с живостью описывать всё то, что с нами произошло, опуская, при этом, подробности, которые либо нас не красили, либо не предназначались для чужих ушей.

Внимательно выслушав наши рассказы, Андреас де Элисондо, сказал.

— Да, много вы натворили, даже мне стало интересно. Впрочем, будем считать, что вам очень сильно повезло. Как бы там ни было, но вам, сеньоры бароны, необходимо сдавать экзамены по теоретическим наукам. Чуть больше, чем через месяц, вам предстоят эти испытания, и не думаю, что они пройдут для вас очень легко.

Наряду со славой приходит зависть. Одни мой друг даже смог вывести её формулу. Если взять за эталон одну единицу славы, то она порождает одну единицу зависти, две единицы славы, порождают четыре единицы зависти, три единицы славы, уже девять единиц зависти, ну и так далее. Не буду утомлять ваши мозги математическими формулами индифферентных величин, потому как жизнь невозможно просчитать по формулам, даже используя прогрессию.

А сейчас, у вас есть время, чтобы погасить свои долги и повернуться лицом к учёбе. Не к вашим морским практикам, в которых вы уже можете утереть нос любому бывалому моряку, а к тем знаниям, что получает каждый молодой маг в тиши сумрачных кабинетов, вдыхая бумажную пыль, напополам со знаниями, спрятанными в древних фолиантах давно ушедших эпох.

Дальнейшие дни мы провели довольно скучно, изучая многочисленные книги по нужным дисциплинам, кашляя и чихая от покрывавшей их многолетней пыли. Но всей литературы, которая могла нам понадобиться, здесь не оказалось. Поэтому в академию нам пришлось ехать намного раньше, чтобы там подготовиться к экзаменам.

Все пиратское серебро мы продали через капитана каравеллы «Сан Пабло». В результате на каждого пришлось по девяносто тысяч реалов. И теперь у меня уже было накоплено сто пятьдесят тысяч реалов. Жемчуг принёс ещё двадцать тысяч реалов, а его мы продали едва ли половину, и далеко не самый лучший.

На аудиенцию у короля я особо не надеялся, но вот слова отца Адана, из ордена Кающихся, мне в душу запали. Я не то, чтобы догадывался, я практически чувствовал, что если получу титул виконта, многие двери будут для меня раскрыты. И главная, в дом Мерседес де Сильвы. А что ещё нужно глупому идальго?

Я ведь не Д’Артаньян, которому больше по душе были тысяча чертей, конь, да шпага, а потом уже и Констанция. Шпага, без сомнения, необходима, конь — это не мой вариант, от морских чертей меня уже тошнит, а вот уютное поместье, с небольшим фамильным замком, самое то! Да любимая жена. Вот только факультет морской инквизиции и старые долги не предполагали давать мне наслаждаться такой роскошью. Но, зато, есть к чему стремиться!

Месяц пролетел, и весь наш курс стал собираться в Толедо. Из канцелярии Его Величества Карла III тоже, до сих пор, не было ни ответа, ни привета. Да и глупо надеяться на чудо. Захотят, найдут и наградят, не захотят, просто проигнорируют, но выводы сделают.

Мне же больше всего хотелось вернуть шпагу и астролябию. Образ Мерседес за это время изрядно потускнел, будучи перекрыт жёстким, но, по-своему интересным, лицом индианки, да и прочие перипетии жизни, наполненной приключениями, несколько затмили милые воспоминания. А тут ещё и Алонсо тлетворно влиял, склоняя к бесконечному времяпровождению за распитием вина в кругу случайных подруг. Так что, я был даже рад, что мы уезжаем из Кадиса. Пора уже и честь знать, пока не потерял её!

Интерлюдия.

Отец Адан спокойно молился в своей келье, в одном из монастырей Мадрида, когда в нее осторожно постучался секретарь. Отец Адан закончил молитву и лишь затем, встав на ноги, открыл дверь. Ожидающий монах, склонив голову, проговорил.

— Монсеньор, приехал отец Изикия, с важными новостями.

— Где он?

— В трапезной, монсеньор. Дорога была долгой и тяжёлой, а он голоден.

— Ясно. Приведите его к моей приёмной, я скоро буду.

— Слушаюсь, — и монах торопливо ушёл выполнять полученный приказ.

Вскоре один из семи монахов Совета ордена Кающихся прошёл в свою приёмную с чёрного входа и, взяв со стола серебряный колокольчик, прозвенел им. Казалось бы, ничего необычного в этом действии не было. Но колокольчик являлся магическим артефактом, привязанным к одному владельцу, и автоматически открывал все магические замки и снимал охранные барьеры. Благодаря этому, любой, вошедший в кабинет, не рисковал, при этом, лишиться сразу головы или ног.

Отец Изикия, дородного облика монах, почти лысый, с благообразным лицом, на котором отчётливо выделялись чёрные, блестящие, как у вороны, глаза, вкатился в кабинет отца Адана и поприветствовал его.

— Какие вести ты принёс, Изикия?

— Весьма противоречивые, монсеньор!

— Так рассказывай! Моё время дорого и не следует его тратить на дворцовые сплетни и пустопорожние разговоры.

— Я смог узнать, монсеньор, кому достались артефакты морского народа.

— И ты так просто говоришь, как будто бы это обычное рядовое событие, о котором можно докладывать между делом.