Практика

— Да, мама, но ты не ответила на мой вопрос.

— Эх! Всё же, ладно, если Эрнандо Гарсия получит титул виконта, и у него будет за душой, хотя бы, сто тысяч реалов, и ты докажешь, что готова выйти за него замуж, то мы дадим своё согласие.

— Спасибо, мама! — и Мерседес, совершенно неожиданно, бросилась на шею матери, а затем быстро выбежала из комнаты, оставив мать и сестру в тягостном раздумье. Обе одновременно вздохнули, подумав о своём.

— Что будем делать, мама?

— Ничего. Или она перебесится, или этот Эрнандо сотворит что-нибудь такое, после чего она сама от него отвернётся.

— Или он станет виконтом, и у него появятся деньги, — тихо сказала Долорес, и с издевкой посмотрела в глаза матери.

— Не получится у него это никогда, — с возмущением ответила та, вернув дочери прямой взгляд.

— Ну, титул барона же он смог получить, так почему бы ему не стать виконтом?

— Потому что, барон, это не виконт, и за него некому будет попросить, или ты думаешь, что титулы виконтов раздают просто так? Ты ошибаешься, казна короля не должна оскудеть и покупают не только должности, но и титулы. Главное, это чтобы было кого просить походатайствовать.

— А у нас есть?

— Возможно, но это будет стоить много денег, не меньше пятидесяти тысяч реалов, откуда у гачупина такие деньги? А потому, оставим этот разговор.

— Жалко Мерси, она страдает.

— Ничего, пострадает и забудет, и хватит об этом.

Долорес промолчала, подумав про себя, что они влипли, всей семьёй, в обычного юношу, который сумел похитить сердце её сестры. И ведь ничего не предвещало беды. Воистину говорят, от любви до ненависти — один шаг. Хорошо, что он оказался очень благородным, а то ещё бы пришлось защищать честь семьи, а это очень непросто.

Выскочив из комнаты, где осталась озадаченная маркиза де Тораль, Мерседес быстрым шагом проследовала к парку, чтобы успокоиться и унять сердце, которое радостно стучало в такт её мыслям.

— Он жив! Жив! Жив! Я знала, знала, знала!

Мысли лихорадочно бились внутри. Мерседес пыталась найти способ увидеться с Эрнандо, а дальше? Дальше будет видно. Нет, она не будет его целовать. Ещё чего! Но если он её поцелует, то она будет его отталкивать лишь для вида. А вдруг, он так и не подойдёт к ней, или подойдёт не к ней? Тогда… Тогда она разорвёт его подлое сердце напополам, и поцелует его сама, «Поцелуем Ведьмы», и дальше будет равнодушно смотреть, как он корчится в муках, страдая от любви к ней.

— Но это же жестоко, — сама себе сказала Мерседес. Да, это жестоко, и она его спасёт, но… Но это потеря чести, и она на это пойти не может, и что же тогда делать, что делать? И она, накручивая себя нелепыми размышлениями, снова впала в отчаяние, а потом вновь развеселилась, понимая, что предмет её любви, хоть и далёк, и не всё с ним ясно, зато он есть, а не плавает среди рыб, которые хотят съесть то, что от него осталось.

Успокоив себя таким образом, она подошла к академическому парку и вступила на тонкие гаревые дорожки, петляющие среди старых могучих деревьев. Ноги сами понесли ее туда, где произошли их с Эрнандо приключения.

Но на месте, которое она хорошо запомнила, ничего уже не было, только твёрдая, как камень, земля, да закрывающие ее плотным ковром, стелющиеся, усы дикого винограда и других ползучих растений. Вздохнув, Мерседес повернула обратно, на минутку присев на одну из скамеек, помечтать.

Услышав невдалеке быстрые шаги, она вскинула голову, отвлёкшись от своих мыслей, и увидела Альфонсо, который шёл к ней с явным намерением поговорить.

— Ещё этого не хватало, — скривилась она. Явился, в очередной раз, попытать счастья. Тоже мне, защитник чести! Он согласился, она ему должна. А то, что он взял за это немалую сумму, да хотел мимоходом ещё и получить много внимания и славы, так это, вроде, и ни при чём. Сволочь!

Мило улыбнувшись подходящему идальго, она встала со скамейки и хотела прошмыгнуть мимо него, но это не удалось.

— Мерседес! — остановил её Альфонсо, — позволь с тобой поговорить.

— Да, я слушаю вас, барон.

— Мерседес, я хотел давно признаться, что не равнодушен к тебе, и желал бы, чтобы и ты выразила свое ко мне отношение.

Мерседес несколько опешила от таких признаний, о которых, конечно, догадывалась, и, в то же время, понимала, что движет им совсем не страсть. Скорее, это был холодный расчёт, и он продолжал, несмотря на то, что она, вроде, как уже и отшила его, иметь на неё определенные виды, и кто-то ему явно помогал в этом. Но вот, кто?

— О, благородный идальго, не говорите мне ничего. Я по нескольку раз за день слышу эти признания.

И это была сущая правда, Мерседес выросла и стала превращаться в писаную красавицу, приковывая к себе внимание и оценивающие взгляды мужчин, как молодых, так и старых, что ей совсем не нравилось.

— Я готов посвататься к твоим родителям. Моя семья богата, и я хочу соединиться с тобой брачными узами, которые освятит церковь.