Практика хатха-йоги: Ученик без «тела»

Качественное выполнение простираний состоит в точно таком же требовании сочетания сосредоточения и телесного движения, как и в хатха-йоге. Современные монахи обзаводятся рядом «пропсов» вроде скользящих подстилок, рукавиц, счетчиков, подушечек и т. п. Для себя я сразу отмела подобный стиль айенгар-простираний, решив ограничиваться традиционной доской в монастыре или же ковром для асан в комнате. Отсутствие пропсов делает движения более замедленными, ибо без подушки легко разбить колени, а без скользящей поверхности при опускании получается ощутимый удар ладонями и скоро начинают «вылетать позвонки». Однако замедленное выполнение устраняет излишнюю экзальтацию, что способствует сосредоточению и позволяет соразмерить повторение мантры с простираниями, отчего дочитка не требуется. Поскольку торопиться стать буддой — занятие опрометчивое, то тщательный подход дает много преимуществ. Сосредоточение в данном случае — не на теле, как в хатха-йоге, а на «древе» линии карма-кагью. Сначала мандалу нужно собрать вниманием, проследив по часовой стрелке за каждым элементом, а затем разобрать в обратном направлении. Андрей Лаппа сравнивал эту деятельность с работой анти-вирусной программы: воспроизведение структуры разрушает все ненужные изъяны в сознании, вот почему выполнение этой практики в режиме ретрита считается оптимальным.

Подключиться к буддийским потокам, на которых осуществляются простирания, мне удалось наилучшим образом на досках для простираний возле Бодхи в Катманду, отполированных коленями многих поколений буддийских монахов и праведных мирян. Скоро собирание и разбирание «древа» стало как бы нанизываться на разворачивание и сворачивание яркого света, самопроизвольно возникавшего и рассеивавшегося в представлении. Для подсчета простираний я пользовалась традиционными четками, смещая по одной бусинке на нити после каждого простирания, что позволяло обходиться без счета в уме. В четках 108 бусин, и нетрудно заметить, что одного круга в день достаточно, чтобы завершить практику за три года, а при трех кругах вполне хватает одного года. Три круга при замедленном и внимательном выполнении занимают час, поэтому практика прекрасно настраивает сознание и не приводит ни к каким ломкам, нередким в режиме ретрита. Так и Сурья-намаскар — основа для виньясы тоже повторяется 108 раз в «зимнем» варианте. Движения простираний имеют несколько вариантов, которые все же отличаются от йогической виньясы, но я не стану их приводить. Эффект очищения сознания накапливается при таком подходе постепенно, но он весьма устойчив.

Год спустя я снова оказалась в Катманду — и снова встретилась с завершившим ретрит и официально признанным Ламой Хозёром. Проведя в пещере целых восемь месяцев, выполняя наиболее сложные завершающие медитативные практики, он выглядел уже значительно просветлевшим. Благодаря его помощи мне удалось получить объяснения остальных трех подготовительных практик, с особенно подробными объяснениями второй из них, к которой мне предстояло перейти в своем личном взаимодействии с буддизмом. Они стояли гораздо ближе к практикам истоков хатха-йоги, а именно, в самой общей форме их можно представить как мантру (ваджрасаттва), пуджу (подношение мандала) и шактипат (гуру-йога). Таким образом, достаточно очевидно, что четыре практики состоят в утончении воздействия на практикующего, начиная с физических движений, проходя через очищение речевых структур и личное выражение преданности, и доходя до непосредственного восприятия духовной силы сознания. В итоге, они действительно подготавливают к основной практике в данной школе буддизма — махамудре, которая в пределе тождественна шуньяте. Махамудра — это процесс осуществления пустоты, а шуньята — сама пустотность, осуществление которой и дает полную власть над телом. Четыре предварительных практики очищают протекание состояний в теле, поднотавливая его в качестве сосуда для Пустоты.

Проведя лето в Ладакхе, где сохранились древнейшие монастыри тибетского буддизма, еще год спустя после последнего визита в Непал я оказалась уже в Китае. К превеликому удивлению без специальных усилий я обнаружила там живую преемственость школы карма-кагью. При посредничестве американки, владевшей китайским, мне довелось пообщаться с мастером ваджраяны в монастыре, который служил резиденцией главы данной школы во всем Китае. Если меня интересовали наставления в махамудре и объяснения последовательности практики, то ему, в свою очередь, было интересно узнать, что дает практика йоги. В ответ на прямой вопрос он ответил, что ничего не имеет против занятий йогой, и по его мнению, это просто вопрос достаточного количества времени на завершение нёндро и приближения постижения махамудры. Примечательно, что он лично втречался с Ламой Фунцоком, от которого я получила передачу на нёндро. После этой встречи я посетила еще несколько монастырей карма-кагью и других школ в Тибете, но это уже отдельная долгая история.