Практика семейной расстановки. Системные решения по Берту Хеллингеру

По имени открывателя этот феномен назвали эффектом Флинна, а среди специалистов по психологии это вызвало интенсивные деба­ты. Все сходятся в том, что действительного роста интеллекта нет, но никто из экспертов не может назвать ни одной убедительной причины такого заметного улучшения результатов тестирования. На эту тему было разработано и затем снова отвергнуто множество теорий. Когда данный феномен был обнаружен еще только у японцев, велись рассужде­ния о том, не связано ли это со значительным потреблением японцами яичного белка и большей урбанизацией. Потом размышляли, не может ли речь идти о влиянии телевидения, способствующем развитию интел­лекта. Выдвигались контраргументы, свидетельствующие о скорее об­ратном его влиянии. Но оказалось, что феномен существовал еще до того, как телевидение получило столь широкое распространение. Затем предположили, что дети могли приобретать все больший опыт прохож­дения тестов. Но в некоторых странах дети в последние годы тестирова­лись намного меньше, чем раньше. Ни одна из теорий не смогла дать убедительное объяснение этому феномену.

Однако очень хорошим объяснением здесь могла бы стать идея морфического резонанса. А причина, по которой так важен именно такой вид данных, заключается в том, что это одна из немногих обла­стей, в которых собраны точные количественные показатели. Есть множество областей человеческой деятельности, где результаты тоже со временем улучшаются: это новые виды спорта, например, сноуборд, компьютерное программирование и многие другие. Но в этих случаях сложнее отделить эффект морфических полей от эффекта, достигнутого, к примеру, благодаря улучшению оборудования или методов тренировки.

Мысль о том, что морфические поля обладают памятью, являет­ся, естественно, самой спорной частью этой гипотезы, поскольку она ведет к идее, что закономерности в природе связаны скорее с при­вычками. Что идет вразрез со многими укоренившимися привычка­ми мышления в науке.

Существует множество интересных импликаций этой точки зре­ния. Одна из них относится к природе нашей памяти. Все мы черпа­ем из коллективной памяти, что похоже на идею К. Г. Юнга о коллек­тивном бессознательном. И находится эта коллективная память не в нашем мозге, а скорее мы существуем внутри коллективной памяти. Но я предложу вам нечто еще более шокирующее, а именно постулат о том, что и наша собственная память находится не в нашем мозге. В коллективные памяти мы попадаем через резонанс с похожими людь­ми в прошлом. Я думаю, что через резонанс с аналогичными моделя­ми собственных действий в прошлом мы попадаем и в нашу собствен­ную память. Индивидуальная память и коллективная память — это Не разные виды памяти, они различаются лишь степенью своей спе­цифичности. Одна из них более специфична, другая менее. Причи­на, по которой мы больше резонируем с собственными воспоминаниями, состоит в том, что мы больше всего похожи на самих себя и были похожи в прошлом. Морфический резонанс зависит от сходства. Так что наша похожесть на самих себя прямо-таки неизбежна, а потому и наши собственные воспоминания являются самыми специфичны­ми. Коллективные воспоминания о людях в прошлом эффективнее все­го там, где они больше всего походят на нас, имеются в виду люди из наших семей и наших культурных групп.

Естественно, все мы приучены верить, что воспоминания накап­ливаются в нашем мозге. Но вот что примечательно: уже целое столе­тие ученые безуспешно пытаются локализовать воспоминания в моз­ге. В пятидесятые годы работа американского ученого Лэшли приве­ла к кризису в этом виде исследований. Он обучал крыс всевозмож­ным новым трюкам, после чего вырезал у них определенные участки мозга, чтобы выяснить, в каком же из них находится память. К свое­му удивлению, он обнаружил, что можно вырезать до пятидесяти про­центов крысиного мозга, а крысы по-прежнему были в состоянии вспомнить то, чему они научились, и нет большой разницы, какие пятьдесят процентов удалить. Если он удалял весь мозг, делать кры­сы не могли уже ничего. Это доказывало, что мозг необходим для по­ведения. Но все попытки обнаружить определенные воспоминания в определенных участках мозга потерпели крах. Кажется, что память, заключил он, просто невозможна. Она кажется существующей в моз­ге везде и нигде.

Его ученик Карл Прибрам разработал голографическую теорию памяти. Таким образом он пытался объяснить, как память может хра­ниться в далеких отделах мозга. Но он по-прежнему исходил из пред­положения, что память хранится в самом мозге. Его теория отвечала идее о том, что память должна быть локализуемой. Исследователи снова и снова предпринимали попытки локализовать воспоминания в мозге.