Практикум по истории СССР периода империализма. Выпуск 2. Россия в период июнь 1907-февраль 1917

А внутри бьют и истязают за те же проступки, а иногда пытают и убивают безо всякой причины, как в астраханской, напр., тюрьме… В заявлении 20 крестьян Тамб. губ. говорится о пытках и истязаниях, которым они подвергаются в козловской тюрьме; их избивали нагайками и железными прутьями до потери сознания, после чего обливали водой и снова били. В петербургской одиночной тюрьме были избиты в камерах арестанты за жалобу на надзирателя Орлова. В харьковской тюрьме на шумевших арестантов надели горячечные рубашки и били кулаками и каблуками до крови; избито около 25 человек. Из вятской пришлось избитых свезти в больницу, один помешался. В севастопольской все окна заколочены, за малейшие протесты секут розгами. В акатуйской бьют политических; при переодевании 15 ссыльных в арестантское платье били прикладами по приказу нач. тюрьмы Бородулина; потом он ввел в тюрьму 60 солдат, приказав снова бить; пол был залит кровью, били потерявших уже сознание; 13 человек избиты основательно, двоих стащили за ноги и сбросили с крыльца на камни. Бородулин просил разрешения нач. каторги Метуса пороть политических розгами. Нач. льговской тюрьмы совершает насилие над 16-летней политической заключенной. Были известия о пытках, в Одессе, Кременчуге, Пинске, Тамбове, Казани, Вятке, новее превзошли Рига и Астрахань. В Риге 16 чел., из коих 10 было расстреляно, а трое сослано в каторгу, подвергались до суда пыткам; били плетьми, посыпали рубцы солью, покрывали тряпками и снова били. Потом топтали ногами (за недачу показаний). Вырывали волосы из головы и бороды, выбивали зубы. Тушили о тело папиросы и сигары. За два-три дня до истязаний переставали давать хлеб и воду, а кормили исключительно селедкой и селедочным рассолом. По официальным данным, за период 1906-1908 года было 126 случаев самоубийств и покушений на них… Понятно, что и случаи беспорядков, возмущений в тюрьмах, также стали учащаться, равно как и побеги; появляется в них и динамит, как пособие побегу или орудие мщения начальству…

К 1909 году сыпной и другие виды тифа сделались постоянными гостями русских тюрем, вместе с пауками и мокрицами; в небольшой, сравнительно, калужской тюрьме число тифозных достигло одно время почти сотни; большая часть конвоя и надзирателей переболела и перемерла; больные долеживали в камерах до потери сознания, после чего их везли вповалку в земскую больницу; случалось даже, что вместо конвойных вели лошадей арестанты же, так как конвойные хворали. В кандалах умирали они, в кандалах и хоронили сначала, потом стали сбивать с мертвых… Но, очевидно, крутая лестница репрессии не позволяет остановиться на полдороге вниз, и скоро вступаем мы в полосу казней и расстрелов, последнюю, по-видимому, ступень, возле которой растет постепенно груда человеческих тел с высунутыми языками и остеклевшими глазами, вышедшими из орбит, — настоящая пирамида в честь нового русского строя…

Расстрелы массовые производились по-прежнему, преимущественно в Балтийском крае, на Кавказе и Царстве Польском, где брожение питалось не прекращающимся военным положением; внутри страны число расстрелов было несколько меньше, но зато военные суды действовали почти беспрерывно и персонал их был завален работой сверх всякой меры… все чаще доходят до нас вести о невинно казненных и главный недостаток института казней — непоправимость ошибки, — освещается обширным материалом из русской практики. Так, повешенные 19 янв. 1907 г. в Одессе четыре человека, выбежавшие, вместе с другими жильцами, из обстреливаемого полицией дома, ничего общего с анархистами не имели; мать двоих из них сошла с ума и пыталась лишить себя жизни. В Риге расстреляны 15 нояб. 1907 г. два человека, на приговор к смерти которых был подан протест прокурором, так как они были невинны… На суде разыгрывались настоящие трагедии: рыдали защитники, посторонние люди; с притерпевшимися политическими адвокатами делались обмороки; приговоры объявлялись под нечеловеческий, дикий вой осужденных, и приходилось вводить усиленный конвой для успокоения…

В нескончаемой веренице висельников утомленное внимание лишь изредка останавливается на отдельных лицах; вот Матюшенко, руководитель бунта на «Потемкине», вернулся из Парижа, тоскуя по родине, и попался немедленно; вот Мартянкин, над просьбой которого о помиловании плакали закоренелые злодеи в подвале московской таганской тюрьмы; вот Качоровский помилован на пути к виселице, причем телеграмма из Петергофа приходит час спустя после телеграммы гл. воен. прокурора Павлова о приведении приговора в исполнение.