Прародитель Магии (СИ)

Когда-то Мария, сидя на маленьком троне, слушала бродячего шута, или философа, она уже не помнила, и он спрашивал, в чём смысл жизни. Он же отвечал, в любви! А Мария задумалась, что такое смысл. Смысл есть у каждой вещи, и только люди ищут себе смысл. Но что такое человек? Человек — это пределы восприятия человека, Я есть сам человек в пределах восприятия человека — думала Мария. Человек — это мир. В чём смысл жизни не правильный вопрос, нужно спросить, в чём смысл мира?

Мария раскачивала ножки на маленьком троне. Смысл ножек — ходить. Смысл возможен для чего-то, но для чего может быть смысл всего?

Удивительная способность человека, нечто божественное в его разуме, в том, что, зайдя в такие размышления, он может просто их оставить и забыть. Но Мария не могла. Она ещё была ребёнком, и годы не успели оторвать её от земли и загнать в рамки надуманной ненастоящей жизни.

Смысл, смысл, смысл, смысл — чем больше думала Мария, тем больше это слово теряло, уже не только свой смысл, но и нечто большее. Сама возможность смысла ускользала.

И тогда Мария смотрела вокруг и поднимала голову. Она смотрела на свою руку и думала. Почему если руку поднять, рука обязательно поднимется, разве есть в этом смысл? Почему если небо есть, небо обязательно есть, разве есть в этом смысл? Почему Абсолютный или злой, или добрый? Почему не может он быть и злым, и добрым, разве нет в этом смысла?

А потом щенков убили.

И Мария забыла все свои мысли. В один миг они стали плоскими, утратили смысл. Простой человеческий гнев разбудил её.

Когда Мария отомстила, её увезли в другой город. Она жила совсем одна. И тогда её увлекли книги. В книгах всегда был смысл, авторская задумка, и Мария побежала вслед за ней как бежала когда-то за щенками.

Темно и больно. Надо повторить это ещё три, нет, десять раз, думала девушка. Повторения — это ужасно безвкусно, они не производят никакого эффекта, читатель давно к ним привык, и бывают они только в плохих книжках. Если писатель показывает безумие персонажа повторениями, знайте: такой писатель — собачка.

Мария вскочила на колени, вытянулась и ударилась головой.

Ой.

…Медленно наклонила голову назад. Она, (Мария или голова?) придумала. Она умрёт настолько фальшиво, насколько возможно. Ведь нет ничего более осмысленного, чем фальшивое. В хорошую книгу веришь, это почти что мир. В плохую не веришь совсем, но именно потому, что она так далека от настоящего, что в ней всё так приземлённо, осмысленно, в ней уютно, как в одеяле.

“Город точка, мир вокруг…” Повторяла Мария ступая и горбясь.

Не хватало только музыки, подумала девушка, и её колени нащупали таинственный ритм. Стало прекрасно. Можно было петь.

Темнота, холодная, пыльная, как мёртвая пасть. Уже и уже. Мария никогда не боялась темноты. Самый сладкий сон возможен в последний день творения, когда не веришь, что проснёшься.

Мария думает об этом и пробирается в темноте, и сразу она думает важным заметить, что пробираться в темноте и сквозь темноту это совершенно разные вещи. Второе слово подразумевает цель, первое подсвечивает лишь само движение, может со смыслом, может без.

Мария делает второе слово. Просто трёт коленки о землю, иногда разбивает о камни, и тогда нога болит и ноет. Мария потрогала жгучую коленку. Она была грубой, как неотёсанное дерево, с опилками.

Поползла дальше.

И вот ветер облизал девушке затылок. За спиною Марии вспыхнуло голубое небо. Прошло три секунды. Небо затухло, нос и рот всё ещё вдыхали пыль, широкие небеса сузились до щёлки. Мария повернулась на спину, легла. Ветер поцеловал девушку.

Она лежала и пыталась нащупать смерть, забвение, как иногда, засыпая, осязаешь густой сон. Вот он, холодок в ногах. Вот завяли мысли. Вот и жизнь бежит перед… хи-хи.

Яркая мокрая жизнь среди ухоженных деревьев, ровного газона. Эта жизнь бежала за щенками, щенки её тянули, а потом жизнь стала тихая, белая, белая чтобы чернила были ярче. А вот один момент, кажется, из ниоткуда — Мария стояла на башне. Наблюдала восход. Солнце поднималось из-за горы. Оно было ровным, слепящим, круглым. Ноги сами пошатнулись. Мария улыбнулась. Вот уже не солнце взлетает, но весь мир как будто шар катится перед ним. А солнце недвижимо, неизменно. И только свет его всё ярче, всё больше, вот мир наклонился, а вот Мария. Перед ней щель. Девушка распахнула руки, (фигурально, буквально не было места) и обняла солнце. Самое время умирать.

…

…

…

Рядом журчала и капала кровь. Раз-два-три, раз-раз-раз-раз, два-три. Нет ритма. Но и звука больше нет под землёй. Появился. Кто-то роется, кашляет, сыплются камни.

Мария вытянула руки и копала где копошился холодный ветерок. Её пальцы тёрлись о грубый камень, ногти гнулись. Один сломался. Она продолжала рыть. Скоро она уже не чувствовала, что роет. Немая боль в её пальцах затмила всё прочие чувства, и только движения, призрачные, как и весь мир слепца, (наконец можно использовать эту метафору), который он только знал, но не видел, оставались неизменны в её голове и больше нигде.