Прасковья Ангелина

В этот день двери дома не закрывались с самого раннего утра: приходили прощаться и пожелать счастливого пути молодые и старые колхозники. Школьники принесли подарок с трогательной надписью: «Любимой тете Паше от колхозных ребят».

Когда наступили сумерки, Никита Васильевич зажег все огни, даже лампочку у парадного подъезда, которую обычно включают только по большим праздникам.

— Итак, дорогие гости, прошу к столу! — весело закричал Сергей. Он был в лучшем своем костюме, с белым воротничком и голубом в крапинку галстуке.

Николай повернулся к нему и прищурил глаза.

— Ты что-то в ударе сегодня, Сережа. Чем же ты, дорогой тамада, угощать будешь?

— Федоровна наготовила всего столько, что хватит на полк солдат, — рассмеялся Сергей. — А для нас с тобой есть особая.

— Разве ты пьешь? — удивился Николай.

— Первоклассно хлестаю, Николай.

Пашу всю передернуло от этих слов, но она промолчала. Не хотелось омрачать праздник.

С места поднялся Иван Михайлович Куров и предложил тост за успехи Паши в учебе.

Никита Васильевич пригласил всех гостей поднять бокалы за родную партию, за счастье жить в Советской стране.

— За нашего друга Пашу! — крикнул Дмитрий Коссе.

— За всю семью Ангелиных! — подхватил Григорий Харитонович Кирьязиев.

Куров дал слово Дмитрию Лазаревичу.

— За вами стихи, Дмитрий Лазаревич! — тут же крикнул Николай.

Послышались дружеские хлопки.

— Маяковского… Маяковского!..

Дмитрий Лазаревич поднялся. Вскинув голову, он вдохновенно стал читать:

Партия и Ленин —
близнецы братья —
кто более
матери-истории ценен?
Мы говорим Ленин,
подразумеваем —
партия,
мы говорим
партия,
подразумеваем —
Ленин…

Было без десяти девять. К дому подкатила машина.

Кто-то постучал в дверь.

— Думаю, это наш Лексей, — заторопился хозяин дома. — Видимо, запоздал немного старик.

Паша выбежала навстречу. Никита Васильевич не ошибся.

— Милости просим, дедушка.

Паша уступила ему свое место.

— Э-хе-хе… Старика-то забыла! — сказал он сердито.

— Налить штрафную — крикнул Сергей.

— Желаю тебе удачи на ученом поприще, Пашенька! — сказал дедушка Алексей.

Паша покраснела.

— Куда мне до учености, поучусь немного и домой вернусь.

Но старик рассудил иначе.

— Не верю, Пашенька. Меня, старика, не обманешь. Останешься в Москве, в Старо-Бешево и на аркане тебя не притащишь. Как же, выросла, ученой стала! Но знай, Паша, ученые нам и в колхозе нужны. Хорошо, что в самую академию едешь… Жаль, не мои лета, а то и я бы подался в ту самую академию. Без науки, детки, нельзя нынче даже старикам…

Паша взглянула на часы. Пора было ехать. Провожающие вышли к машине, а она отправилась в детскую. Светлана крепко спала, подложив под голову ручки. Прежде чем поцеловать дочь, Паша поправила одеяло. Потом на цыпочках, закрыв за собою дверь, вышла на улицу.

Вечер был тихий и ясный. «Газик» мчался по широкой гудронной дороге в сторону Иловайска. Паша смотрела в окно и махала платочком, прощаясь с земляками, сидевшими на завалинках перед избами. Неоглядные просторы колхозных полей, выстроенные из камня и бетона животноводческие фермы, клубы и детские ясли, ровные улицы, утопающие в зелени, синева неба, на котором переливались золотые алмазы, — все волновало Пашу. Не раз приезжала она в эти деревни и села, чтобы встречаться с избирателями.

— Трудно расставаться, Паша? — добродушный голос Сергея заставил ее обернуться.

— Да, все такое родное, близкое.

— Понятное чувство… — и, запнувшись, умолк.

— А есть ли у тебя понятие о глубоких чувствах! — покачала она головой.

— Странно… У кого их нет?

— Ты не сердись, — сказала Паша после долгой паузы, прижавшись к плечу Сергея, — а спокойно отвечай мне, ты можешь, наконец, стать другим?

— Каким? — раздраженно спросил он.

— Ну таким, каким был, когда слесарем работал… Простым, доступным для всех, человеком достойным, мужественным, любящим свою семью.

Сергей вспыхнул, но сдержался. Он старался говорить спокойно. Может, она считает, что секретарство избаловало? Чепуха. Ведь к молодежи он хорошо относится, пользуется авторитетом и уважением. Все-таки секретарь райкома комсомола. На последней конференции его снова избрали. Правда, против него голосовали пятьдесят семь делегатов. Ну, а остальные сто пятьдесят проголосовали «за».

— Да, дорогой, — выслушав исповедь его, сказала Паша, — все же ты гораздо хуже, чем кажешься… — И добавила с сожалением: —Да к тому же еще часто выпиваешь.

— Положим, не гак… — отшучивался он, — я убежденный трезвенник; обеими руками голосую за «сухой закон».

— Но пока он у тебя мокрый. Ты кончай свои походы к дружкам.

Она требовала от него прекратить выпивки, быть к себе требовательнее, строже. Ее муж должен стать другим, умнее строить жизнь.

Сергей внимательно слушал и кивал головой. Спорить не надо, сейчас не время. Он обещает «умнее строить жизнь»…

— Правда, у меня все быстро меняется? — спрашивает он Пашу и обнимает ее.