Прасковья Ангелина

— Это ты, Сергей? — воскликнула Паша, разглядывая его. Вид у него был утомленный. Воспаленные глаза. Лицо заросло щетиной.

— А что? Не может быть? — смеясь и обнимая ее, отозвался Сергей. — Собственной персоной, самолично.

Девушки повскакали с коек и обступили Сергея и Петра.

— Соскучились, друзья? — перекрывая шум, спросила Наташа.

— Откровенно говоря, нет… Некогда было.

Так больно отозвались в Паше слова «некогда было», что она была готова воскликнуть: «Мой Сережа не умеет скучать. Это чувство чуждо ему». Но она смолчала, и только ее побледневшее лицо выражало волнение. За два месяца работы в поле Сергей не нашел времени, чтобы поинтересоваться, как живет и работает его жена, бригадир тракторной бригады, в чем нуждаются ее подруги. Ведь время тревожное. Война!.

Вера Коссе тут же заметила, что такое объяснение не делает чести секретарю райкома комсомола. Надо проявлять постоянную заботу'о комсомолках-трактористках, работающих для победы над врагом, вникать в их дела, помогать им по силе возможности.

— Ах ты, кусачая! — поначалу задетый такой прямотой и оторопевший, громко произнес Сергей. — Каюсь, виноват, исправлюсь.

Последнюю фразу Сергей добавил только потому, что не хотел накалять обстановку и вызывать девчат на критику. Их только затронь, попробуй отвертеться! И Паша, будто только и ждала открытого признания от Сергея, подавляя суровость, сказала:

— Ты не обижайся. Ведь знаешь, как всем трудно. Пришло тяжкое испытание…

— Солдатское. — Сергей выпрямился. Скулы его зарумянились. Он свернул папиросу, закурил и после двух-трех затяжек неожиданно добавил: — И я признан в армию. Секретарство уже сдал.

— А я? — вырвалось у Паши.

Он пытливо посмотрел сначала на девушек, потом на Пашу. Им самим пахать, сеять и хлеба убирать. Ребята все на войну ушли. Устоят ли трактористки? Справится ли Паша? Он невольно проникся сочувствием к ней.

— Ты, конечно, Пашенька, останешься в Бешеве. Это, пожалуй, самое правильное решение: надо же кому-нибудь крестьянствовать.

— И как никогда крестьянствовать! — поддержала Паша. — Работать на полях не устанем, нервы крепкие. Ты только смотри оправдывай народное доверие на фронте.

Он хотел что-то ответить, но властная рука Петра легла на его плечо: мол, пора прощаться.

— Да… да, именно так, — поторапливал Петр, — вам скоро начинать работать, а нам с Сергеем Петровичем ехать. — Он подошел к Наташе и, приподняв ее голову за подбородок, заглянул ей в глаза’ — Ты чего разревелась? Вытри глаза. А еще на фронт, на танк просится! Там железным нужно быть, а ты раскисла оттого, что твой брат на войну идет.

— Я и есть тверже железа! — Наташа вытерла глаза, но все еще всхлипывала. — Обидно, что даже провожать не сможем.

— Что ж, это и хорошо, — откликнулся Сергей, — а то реветь станете.

— Но, право же, таких слез не стыдно, — задумчиво, словно разговаривая сама с собою, сказала Паша. — Поплачем и злее в работе будем. Ведь так, Сережа?

Он тяжело вздохнул.

— Ты вот не плачешь… Разве я не понимаю, что эю значит?

— Я — другое дело… просто не умею, а заставить себя выше моих сил, — уклонилась от прямого ответа она.

Сергей не обиделся. Он только спросил:

— А скучать будешь?

— Кто его знает…

Никого уже не осталось в вагончике, все вышли, чтобы провожать Сергея и Петра. Паша спрашивала: «Чемодан упаковал? погладил ли рубашки? взял ли белье? а носовые платки?» Сергей пожимал плечами. Он собрал только самое необходимое: мыло, зубную пасту, щеточку и полотенце. Был дома, прощался с Валериком и Светланой, а рюкзак отнес в райком комсомола.

— А с родителями попрощался?

— С матерью только… Она и собрала меня в дорогу, пироги напекла. А батя твой дома почти не бывает, в колхозе все хозяинует. Но ты не беспокойся, я еще встречусь, мне самому охота поговорить с ним, успокоить…

— Спасибо, милый, — сказала Паша, подумав, что все складывается хорошо. Ее радовало, что муж уезжает из дому не чужим человеком.

Некоторое время они постояли молча. Паша захотела проводить его до шоссе.

— Нет, — сказал Сергей, — не надо. Ты устала… Нам нужно торопиться, ребята в деревне уже ждут.

— Как хочешь, могу дальше и не ходить. — Подавленно вздохнув, она остановилась. — Сережа, так ты… не забывай, пиши.

Словно расставаясь навсегда, они расцеловались и обменялись крепким рукопожатием.

— Береги себя… Не для меня, нет, нет, для детей наших. Жалко мне их, скучают без ласки. Будь тверже стали, помни о нас, воинах… Наташу не отпускай от себя, верная она тебе подружка. Кланяйся всем! Ну, вот и все будто. Бежим, Петр!