Прасковья Ангелина

Извините уж, пожалуйста, но хочу посоветоваться. У меня есть дочь Мария. Ей исполнилось девятнадцать лет. Здоровая, красивая и бойкая девушка. Посоветовал я ей пойти учиться на тракториста. Смеется, слушать не хочет. Говорит, что неприлично молодой девушке в наше время напяливать на себя комбинезон и отравлять девичий организм бензином. Мол, я, то есть Ефим Егорович, отсталый человек, ежели равняю тридцатые годы на конец пятидесятых. Правильны ли такие взгляды молодых на современную жизнь? Скажите, Паша, как бы Вы поступили на месте моей Марии?»

«Как бы я поступила на месте Марии, будь мне девятнадцать лет?» — повторила про себя Паша. И тут же написала ответ. Пусть Ефим Егорович прочитает своей «здоровой, красивой и бойкой девушке».

«Если бы нашелся человек, — писала Паша Ефиму Егоровичу Киселеву, — который сказал бы мне: «Вот твоя жизнь, Паша, начни свой путь сначала», — я, не задумываясь, повторила бы его с первого до последнего дня и только лишь постаралась бы идти путем еще более прямым…»

Она не слышала, как отворилась дверь и вошел отец. Комната была полна теплым, мягко-золотистым предсумеречным светом. Лицо Паши было ярко освещено.

Никита Васильевич долго стоял в дверях, не решаясь потревожить ее. Но вот она обернулась, подняла глаза, улыбнулась.

— А, батя, это вы!

— Паша, к тебе просится один человек — отбоя от него нет.

— Кто?

— Сергей…

На секунду ей показалось, что почва уходит из-под ног. Сергей?! Да, пятнадцать лет прошло с тех пор. Даже вспомнить трудно, какой он из себя. Со слов друзей она знала, что Сергей живет где-то в Донбассе с другой семьей. Жена, дети… Был на ответственной работе, но опять накуролесил и его освободили.

Пятнадцать лет! Целая вечность. Светлана, Валерик и Сталинка росли без отцовской ласки и заботы. Несмотря на исключительную занятость, Паша сама их выходила, воспитала и вывела в люди. Хоть бы раз пришел Сергей и спросил: «Паша, а не трудно ли тебе одной с детьми? Может, в чем помочь?»

Нет, он не приходил, не интересовался ни Пашей, ни детьми. Зачем же явился сегодня? Ведь прошлого не вернуть. Чужой он для детей, родителей и друзей. Не сможет она смотреть прямо ему в глаза, говорить с ним, слушать его.

Да, собственно, о чем говорить? Опять вспоминать старое, ушедшее? Какое сердце надо было иметь, чтобы разбить такую жизнь, какая у них начиналась! Он растоптал самое святое на земле — любовь. А Паша любила его. Он отнял эту любовь и ожесточил ее против себя.

Она долго молчала. Отец стоял не шевелясь. Казалось, он забыл, что там, у входа на веранду, стоит и ждет его возвращения Сергей. Потом он словно очнулся и обнял дочь.

— Так позвать его в дом? Отчаянно просит, хочет повидаться с тобой…

— Зовите… — сказала она тихим, изменившимся голосом, — но только не ко мне. Это выше моих сил. Я не могу и не хочу встречаться с ним. Принимайте, если считаете нужным, его сами. Все же он отец моих детей. Да, кстати, чтобы не забыть… дайте денег на дорогу, если попросит. Зарплата моя лежит в шкафчике, в левом углу на верхней полке.

Никита Васильевич ушел. Паша опять занялась чтением писем. Но кто из людей, пишущих ей и радовавшихся за нее, знал о ее личной семейной трагедии?

ЖИЗНЬ, ОТДАННАЯ НАРОДУ

Было уже восемь часов вечера. Паша пошла постелить, чтобы пораньше лечь спать. Вдруг раздался телефонный звонок. Звонил из Марьяновки председатель колхоза Пухно. У него неотложное дело. Год назад упал с лошади старый колхозник Григорий Максимович Костенко, повредил себе позвоночник. Два месяца пролежал в районной больнице. Паша хорошо знала Григория Максимовича — старейшего земледельца и добросовестного труженика. После выписки из больницы Костенко снова стал работать, хотя боль в позвоночнике не проходила. Несколько дней назад старику стало хуже. А сегодня схватило так, что «чуть богу душу не отдал». Просьба такая: организовать легковую машину и позвонить в областную больницу. Хотелось бы, чтобы он немедленно попал на прием к профессору.

Паша чувствовала себя скверно-прескверно. Но она уже не думала о себе.

— Хорошо, — сказала она, выслушав Пухно, — пойди домой к Григорию Максимовичу, успокой старика, а я сейчас выезжаю.

Вошла Ефимия Федоровна. Паша сказала ей, что должна сейчас же поехать в Сталино.

— Вы ложитесь спать. Я скоро вернусь.

Спустя час она была уже в Марьяновке. Оттуда с больным стариком помчалась в областную больницу. Дежурная сестра сказала, что профессора нет, возможно он в театре. Паша отправилась на поиски. Она ехала на красный свет, не обращая внимания на угрозы милицейских. Простят ребята, ведь в больнице лежит тяжело больной крестьянин. Его надо спасти, вернуть к жизни. Это ее долг, обязанность…

Профессора она нашла не в театре, не дома и не у родственников, а у больного, который жил где-то на окраине города, на Макеевском тракте, и нуждался в срочной медицинской консультации.