«Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке

В либеральной историографии острое обсуждение второго договора о разделе во время парламентской сессии 1701 г. рассматривается как начало «революции во внешней политике». Один из видных британских специалистов в области дипломатической истории, М. А. Томпсон, писал: «Сессия 1701 г. показала: мнение обеих палат по вопросам внешней политики нельзя игнорировать; сами палаты не способны сформулировать внешнеполитический курс; методы, которыми пользовался в течение сессии для утверждения своей политики Вильгельм, непригодны в будущем» <15>. Именно с этого времени, замечал Томпсон, обязанностью министров стало докладывать внешнеполитические вопросы в палатах и искать поддержки со стороны парламента. Следовательно, внешняя политика стала в известной мере политикой, провозглашенной в парламенте и санкционированной им. Точка зрения Томпсона была поддержана другими либеральными историками, включая Холмса <16>. В консервативной историографии имеет место тенденция к преуменьшению значения Славной революции, а также значения «революции во внешней политике». Консервативные историки склонны подчеркивать, что и в ХVIII в. внешняя политика продолжала в полной мере оставаться прерогативой королевской власти.

Действительно, с точки зрения традиционной английской конституции, как ее понимали в ХVIII в., внешняя политика целиком входила в сферу королевской прерогативы. Король имел право вести войну и заключать мир, назначать дипломатов, давать им инструкции и получать от них отчеты. Формально даже не требовалось, чтобы парламент утверждал мирные договоры. Его функции теоретически сводились к выделению субсидий на содержание вооруженных сил, как собственно британских, так и наемных иностранных. Реальность была далека от этого. Как писал видный английский историк Д. Хорн, «до 1714 года существовала глубокая пропасть между официальной теорией и легальной практикой. Уже с XVII века парламент последовательно настаивал на своем праве обсуждать внешнеполитические вопросы» <17>. Различные государственные деятели строили свои отношения с парламентом по-разному, исходя из конкретной ситуации. Если Р. Харли (лорд Оксфорд) и Г. Сент-Джон (лорд Болингброк) пытались добиться одобрения Утрехтского договора парламентом, то позднее Г. Пэлхэм, напротив, постарался свести к минимуму участие палат в обсуждении Аахенского мира. Обсуждение внешней политики в парламенте было обычной нормой уже в годы войны за испанское наследство. Английские министры знали, что при всех европейских дворах внимательно следят за ходом парламентских дебатов. Подавляющее большинство континентальных политиков, и даже Бисмарк в XIX в., считали, что это – слабый пункт британской внешней политики.

Уже до сессии 1701 г. отчетливо выявились расхождения между внешнеполитическими концепциями торийской и вигской партий. Виги были сторонниками активной внешней политики, они стояли за участие в европейских делах и поддержку таких соперников Франции, как Голландия и Империя. Вместе с тем они были готовы договариваться с Людовиком XIV по поводу раздела испанских владений. Тори придерживались иных позиций. Как писал Холмс, «к 1702 г. они проявили себя как изоляционисты и противники иностранного. Они противились принятию Англией обязательств на континенте после Рисвикского мира» <18>. Почему парламент 1702 г., в котором преобладали тори, поддержал вступление в войну? В литературе высказывалось мнение, что основным фактором, повлиявшим на британское общественное мнение, было признание Людовиком XIV прав Якова– Эдуарда Стюарта на английский престол. Об этом, в частности, писал Тревельян <19>. Значение этого фактора не приходится отрицать. Вместе с тем есть основания полагать, что это решение было во многом подготовлено парламентскими дискуссиями 1701 г.

Критика второго договора о разделе прозвучала в палате лордов в марте 1701 г. Особые протесты вызвало то, что в нем содержалось признание за Филиппом Бурбоном итальянских владений Испании. Специальная комиссия палаты во главе с лордом Ноттингэмом пришла к выводу, что договор противоречил интересам Англии. В резолюции перечислялись его «вредные последствия». Пункт о передаче итальянских владений был принят палатой. Зато положение о том, что ошибкой было неучастие императора в договоре, хотя его содержание затрагивало интересы Империи, большинство отвергло. 16 лордов-тори подписали протест против этого решения. В нем отмечалось: «Совершенно неправильно исключение из договора императора. Наши министры не смогли и не захотели защитить его интересы. Соглашение противоречило пожеланиям императора» <20>. Как видим, речь идет о политике, проводившейся в ущерб интересам союзников. Ответственность за заключение договора была возложена на фаворита Вильгельма лорда Портленда, видных деятелей вигской партии лордов Сомерса и Галифакса.